– Паря, говорят, девки у них красивенькие, облепиха! – подтвердил Бердышов.
Пелагея взглянула на пленного поласковей. Она помнила, как Пьер хлопотал, таскал ей кашу и возился с ребятишками, в то время как муж ее сидел в кандалах. И потом как провожали ее с детьми матросы с французского фрегата, когда она уезжала на шлюпке, Пьер только улыбался ей во всю рожу.
«Кавалер нашелся», – с презрением подумала она тогда.
Несмотря на строгую и даже жестокую дисциплину и на беспрекословное, казалось бы, подчинение матросов капитану и офицерам, на английских кораблях существовало сильное общественное мнение.
Офицер мог послать матроса на смерть, поставить под пули и ядра и приказать не прятаться, мог покарать его, выпороть или посадить в карцер, отдать под суд, заставить исполнять любую нужную ему бессмысленную или очень тяжелую работу. Но никто не смел нарушать традиций, сложившихся на корабле, или пытаться изменять привычки экипажа, хотя это и не оговорено никаким законом.
Матрос готов был отвечать своей жизнью, кровью и боками только за то, на что он нанялся, продал себя.
Но никто не смел посягать на вкус экипажа: всегда должно подаваться то, к чему матрос привык. И если бы повар задумал изменить сложившиеся традиции, то так или иначе матросы нашли бы способы подействовать на него. Если бы лицо, ведающее хозяйством, задумало бы урезать у матросов что-то от их стола, то есть обворовать их более чем обычно, или, имея возможность позаботиться как всегда, пренебрегло бы своими обязанностями, вспыхнул бы бунт, и тут не помогла бы никакая порка, даже расстрел.
Несмотря на строгие законы, никто не мог запретить матросу грабить на берегу, после победы, когда город занят, но грабить умело, не позоря чести корабля. Про убийство мирных жителей никто не говорит, это дело зависит от общего настроения после боя, еще от вкуса и характера каждого в отдельности и как позволяет совесть и вынуждают обстоятельства. Ведь матрос и сам всегда может быть убит из-за угла, с этим приходится считаться. Битва ведь разжигает. Но излишние жестокости не делают чести. Насилия также, это унизительно, хотя если все сделано чисто, можно только позавидовать, и никто не донесет.
Существуют целые легенды о благородных подвигах офицеров и матросов именно этого корабля. Существуют рассказы попроще, но тоже очень занимательные, о посещениях кабаков, о встречах с публичными девками и о драках.
Но на «Президенте», например, по традиции экипаж не переносит офицеров, которые кричат. Крикунам оказывается молчаливое, но единодушное сопротивление. Приказания должны быть отданы вежливо. В противном случае они исполнялись, но с таким видом, как будто матросы – сыновья лордов, а офицер – парвеню. Крикун наконец понимал, что его ненавидят, а это всегда и везде опасно.
– Ну, черт возьми, это не война! – заявил Пити-Херт, что означает «жалостливое сердце», возвратясь в кубрик.
Все тяжело дышали и еще не могли прийти в себя после разгрома. Своих убитых только что стащили в мертвушку, а раненых – в лазарет. Раненные легко тут же, их сами перевязывали, доктору некогда. Что у него делается! Там пилят пилой кости, и человек терпит, позеленев от боли и ужаса.
– Туда надо было послать попов, а не матросов, – продолжает Сердобольный.
– Да, это я тоже заметил, что тут дело нечисто и было какое-то колдовство! – серьезно и с возмущением сказал Джон. – Не могло быть, чтобы русские нас разбили!
– Русские – христиане? Ты не знаешь? – спросил кто-то.
– Черт их побери! – отвечал раненный в ногу.
– Явно тут нечистая сила! – продолжал худой и долговязый. – Хочешь его заколоть, а он выбивает ружье из рук!
– Вот это верно! – подхватил молоденький матрос. – Я не знаю как, но в самый нужный момент так получилось, что у меня исчезло ружье.
– Ты, парень, шутишь, – оборвал его матрос постарше. – Или ты из молодых, да ранний?
– А где твое ружье? Что же, ты сам его потерял?
– Я бросил свое в воду, и оно не достанется врагу. Я не мог плыть. А ты бросил свое где-то на берегу и бежал с пустыми руками.
– Что спорить? Явное колдовство! Я сам видел ведьму и хотел ее подстрелить. В руках у нее был горшок в тряпке. Полагая, что это леди, я бил по ногам, кажется прорешитил ей всю юбку, но ей хоть бы что!
– А мы стали отстреливаться, когда на нас бежали русские, – говорил согнувшийся белокурый матрос, перевязывавший ногу товарища, – и вдруг все переменилось. Оказывается, на нас бегут свои, в красных мундирах, и они стали нас же колоть. Это так поразило нас, что мы бросились бежать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу