Иван Кондратьев - Божье знаменье

Виновнику всего этого было все это хорошо известно, но он старался не замечать происходящего, даже не любил, чтоб об этом ему напоминали.

— Порядок у меня образцовый, — говорил он, — и войска наделены всем в избытке. Кто говорит о моих солдатах дурно, тому не место в великой армии.

И все молчали и старались не напоминать императору о начавшемся расстройстве войск. Впрочем, Наполеон судил о благосостоянии войск по своей гвардии, которая действительно представляла блестящее исключение.

Во дворце, где поместился Наполеон, начались балы и музыкальные вечера, точно война никого не тревожила и не занимала. Сам Наполеон подолгу просиживал на этих вечерах и казарменно, по своему обыкновению, любезничал с польскими красавицами. В один из таких вечеров, в начале июля, когда император был особенно не в духе, перед ним вдруг среди роя наряженных дам и девиц промелькнуло лицо, которое заставило его встать и тревожно оглядеть присутствующих.

Окружавшие императора изумленно переглядывались, не понимая, что такое происходит с ним.

— Опять она! — произнес вслух император и медленно, не глядя ни на кого, отправился в свой рабочий кабинет.

По зале прошел шепот.

А император, идя, думал: «Эта пифия опять здесь. Где я, там и она. Странно, эта глупо повторяющаяся встреча сильно занимает меня. Кто она, эта незнакомая особа?»

Император махнул рукой и вошел в кабинет один.

— Император, не меня ли ищете? — послышался ему навстречу слабый женский голос.

Наполеон поднял голову. Перед ним стояла женщина в черном покрывале.

Две большие восковые свечи с абажуром белого газа освещали кабинет Наполеона.

При свете их, тусклом и несколько фантастическом, император увидал знакомую ему фигуру женщины в черном покрывале. Лица ее, однако ж, не было ему видно: оно, все сплошь, скрывалось под тем же покрывалом, которым была окутана и вся ее фигура.

Император с минуту молчал, оглядывая таинственную незнакомку с ног до головы. Потом он тихо рассмеялся, рассмеялся с той загадочной грустью, с которой умел смеяться только он один. Затем, не переставая улыбаться, он медленно шагнул к незнакомке. Та не трогалась с места.

— Я сейчас, — тихо и щурясь начал император, — слышал прелестный голос. Он твой, дитя мое?

— Да, говорила я, император, — ответила так же тихо, но твердо незнакомка.

— Прошу сесть, — предложил император, — ежели только ты, дитя мое, не намерена исчезнуть, как исчезала ранее. Признаюсь, я несколько суеверен, и потому появление твое, время от времени, порядочно интересовало меня. Прошу сесть. Не бойтесь… впрочем, — император улыбнулся, — духи едва ли чего боятся… мы здесь одни и сюда никто не войдет.

Император сам подошел к маленькой входной двери и плотно притворил ее. Великий человек, делая маленькое дело, хитрил: он опасался, чтобы незнакомка не ушла от него.

— Теперь мы как голубки в клетке, — засмеялся он. — Теперь, не подглядит нас даже и прозорливый глаз Талейрана. Впрочем, ты, дитя мое, в этом отношении нисколько не уступаешь ему, даже более: прозорливость твоя граничит с пророчеством. Откуда у тебя этот дар пророчества? И кто ты?

— О, император! Я самая обыкновенная девушка, — сказала незнакомка.

— А! Девушка!

Император прошелся раза два по кабинету.

— Но в качестве чего же вы следуете за мной, дитя мое?

— В качестве маркитантки великой армии, — отвечала незнакомка.

— Маркитантки?

Наполеон громко рассмеялся.

— Маркитантки! О, это знаменательно и начинает походить на роман, который я читывал в молодости! Не помните ли: действие происходит во времена завоевания Перу, при Пизарро, в долине Куско. Вслед за армией Пизарро всегда следовала одна хорошенькая маркитантка и много раз спасала жизнь Пизарро. Ее звали, кажется, Альдана — не помню хорошенько. Вас как зовут, милое дитя?

— Эвелиной.

— Но Альдана была, кажется, из рода каких-то грандов Кастилии. Вы?

— Графиня.

— Га! Совсем роман.

Наполеон приблизился к Эвелине.

— Но Пизарро хорошо знал свою Альдану, я же совсем своей не знаю.

— Можете узнать, император, — произнесла Эвелина и медленно открыла свое лицо.

— А! Я не ошибся! — сказал император, всматриваясь к лицо Эвелины, необыкновенно очаровательное и выразительное. — Я был уверен, что под этим черным покрывалом непременно скрывается прехорошенькое личико. Графиня полька?