Роберт Святополк-Мирский: Дворянин великого князя

Если так, то молодец. Похоже, это то, что нужно… А может, врет да приукрашивает, проталкивая какого-нибудь свояка. Да нет. Не посмел бы. Дело слишком важное, и если окажется, что человек негодный, несдобровать братцу — и он это знает.

— Сирота, говоришь?

— Полный, государь. Ни братьев, ни сестер.

— И что, — вот так, вовсе — никакой родни?

— Никакой, государь. Даже из дальних родичей все давно померли. Самолично проверил. — Патрикёев низко поклонился.

— Ну, что ж… Это хорошо. Прикажи, пусть войдет, желаю с ним потолковать.

— Однако, государь… Я не думал, что сегодня когда великая княгиня….

Иван Васильевич прищурил глаз:

— Державные дела, воевода, не должны зависеть от здоровья великой княгини. И потом, Патрикеев, — он погрозил пальцем, — народ не зря дал хитрой лисе отчество по твоей фамилии, я отлично знаю, что парень давно ждет за дверью, ты, конечно, обо всем наперед подумал и лишь-хочешь сделать вид, будто немедля достанешь его из-под земли, буде я того вдруг пожелаю!

— Ничто не укроется от твоей проницательности, государь!

А голос-то, голос какой медовый!

— Ну ладно, вели дьяку тотчас приготовить грамоты. Да, и возьми из казны десяток золотых — надо пожаловать нового холопа чем-нибудь стоящим… Хотя, обожди, — он остановил боярина на пороге. У меня тут завалялся один, и хватит — негоже смолоду баловать деньгами. Пускай сперва дело сладит, а там поглядим…

Патрикеев вышел, улыбаясь в пышную седую бороду, и бояре, заполнившие проходы и толкущиеся под дверями в ожидании каких-нибудь новостей или выгодных поручений, сразу с привычной завистью разгадали, что воевода опять сумел угодить чем-то великому князю — везет же некоторым: тут месяцами ждешь государевой милости, как манны небесной, и никак не дождешься, а то и, не приведи Господь, в опалу угодить можно, а вот кое-кому все легко дается…

Прошло не больше минуты, как Патрикеев вернулся и объявил:

— Василий Медведев, государь.

Спустя много лет великий князь, вспоминая по разным поводам первую встречу с Медведевым, постоянно мучился вопросом: почему она так прочно засела в памяти, что же было особенного в этом даже еще не мужчине — юноше, — то ли его уверенная твердая поступь, когда он приближался к великокняжескому трону, то ли этот поклон — низкий, почтительный — ни к чему не придерешься — и все же совсем не такой, как у московских придворных, или быть может, запомнилась нарушающая этикет какая-то наивная естественная свобода, с которой он оперся левой рукой на рукоять длинного меча, выпрямившись после поклона…

Иван Васильевич принял обычную для официальных приемов величавую позу и посмотрел в глаза Медведева суровым, пристальным взглядом, от которого обычно опускают взор придворные бояре, однако Медведев спокойно выдержал этот взгляд, а великий князь повнимательнее разглядел смуглое, продолговатое лицо, светлые, будто выгоревшие на солнце волосы, а в больших серых зрачках обнаружил почти детское любопытство, толику лукавства, но ни тени страха, волнения или притворного восхищения, которые так часто выражают глаза людей, удостоенных чести впервые предстать перед самим Государем-батюшкой…

— Мне говорили, что ты хорошо показал себя в Новгороде.

— Я только выполнял приказы, государь.

— И справился один с пятью изменниками в купеческом доме?

— Да, государь, только пятеро сопротивлялись. Остальные-сдались.

— «Только пятеро»?

— Бывало, государь, я стоял и против дюжины.

Хвастун. Мальчишка. Но ум живой и быстрый. Не робеет, за словом в карман не лезет. Может, как раз такой и нужен?

— Ты, верно, небогат?

— Добрый конь да этот меч — все мое состояние, государь.

Великий князь едва сдержал улыбку, разглядывая очень старый меч в потрепанных кожаных ножнах, стянутых почерневшими от времени овальными кольцами из дешевого серебра низкой пробы. Если еще и коню столько же лет…

— Должно быть, твой меч помнит времена моего прадеда, светлой памяти князя Дмитрия, прозванного Донским. Нынче никто уже таких не носит — уж больно тяжел. Не трудно тебе с ним?

— Нисколько, государь. Этот меч мой дед, кузнец, выковал сам. Он изобрел какой-то секрет. Лезвие до сих пор не притупилось. В Куликовской битве дед сразил им две дюжины татар. Умирая, он завещал меч отцу, а отец — мне. С этим мечом, государь, я спокойно выхожу против татарской сабли и турецкого ятагана, равно как против тевтонского меча или фряжской шпаги.