Акакий Белиашвили - Бесики

— Гигола, это ты? Чтоб тебе было пусто!

— Майя, выпроводи этого наглеца и приходи ко мне! — крикнула Дареджан, уходя в соседнюю комнату.

— Чтоб тебе провалиться сквозь землю, убирайся! — крикнула Майя на дрожавшего асаса, угостив его подзатыльником. — Убирайся, дурак!

Гигола наконец пришёл в себя и с такой быстротой скрылся в тёмном проходе, словно провалился в бездну.

Майя опустила ковёр и последовала за царицей. Обе женщины рассмеялись.

— Ну и напугал он нас, но и сам струсил не меньше, — молвила Дареджан. — Позови пареши.

Когда пареши пришёл, Дареджан приказала ему сидеть в банкетной комнате у тайного входа, а сама приготовилась слушать Майю.

Майя шёпотом, не переводя дух, начала передавать слышанное и виденное: как она и Анна осматривали товары ага Ибреима, как ходили к грекам и как потом отправились в парк царевича Георгия.

— Клянусь, царица, Анна вела себя так странно, что я заметила… хотя она мне ещё не открылась, но, когда я с Бесики стояла вдвоём, она всё время смотрела на нас.

— А как она обращалась с Давидом?

— Она заигрывала с ним.

— Не будет этого, нет! — не стерпев, воскликнула Дареджан, — Тамару хотят возвести на кахетинский престол, а этого борова Георгия — на карталинский, моих же сыновей замышляют оставить нищими… Погодите же, пусть только Давид обвенчается с Тамарой и привезёт её из Телави сюда, а потом увидим, как она вернётся в Кахетию… Ну, рассказывай дальше, я прервала тебя.

— Потом Давид рассказал Анне о вашем свёкре царе Теймуразе. Я стояла тут же, совсем близко от них. Он рассказал, как ваш свёкор влюбился в русскую красавицу…

— Знаю! Все свои стихи он посвящал Варваре Бутурлиной.

— Оказывается, ей было пятнадцать лет. Разве она подходила для вашего свёкра? Ведь ему, наверное, было тогда уже за шестьдесят? Эту девушку любил ещё один вельможа, который, узнав о любви вашего свёкра, велел отравить его.

— Вот и я говорила, что это был злой умысел, ведь у него никакой болезни не было. А здесь это преступление скрыли и распустили слух, будто царь Теймураз прибыл в Россию, чтобы просить помощи у русского царя, а на самом деле, видишь, какие вещи он там вытворял. В нашей столице расплодил незаконнорождённых, и там не прекратил волокитства. А эта ханум всему свету говорила (мачеху Ираклия, Анну-ханум, Дареджан называла «ханум»), что моего, мол, Теймураза погубил Ираклий, который нарочно послал старого отца в далёкий Петербург, а тем временем прибрал к своим рукам престол Карталинии.

— Конечно, когда потаскушка оказывается у власти, нечего удивляться, если она о помазаннике божьем отзывается так непристойно, — сплетничала Майя, — Говорят, что Анна-ханум в брачную ночь была обличена мужем в бесчестии. Муж хотел её убить, но, опасаясь вражды с родом Бараташвили, стерпел. Впоследствии она сама отравила несчастного мужа и при помощи Захарии Габашвили вышла замуж за царя Теймураза.

— Потому и души не чает она в Бесики, что Захария, отец Бесики, возвёл эту потаскуху на престол. Да она и теперь не оставляет свои интрижки!

— Ой, порази меня бог, чуть было не забыла о самом главном! — ударила себя по щеке Майя, — Первым долгом я должна была рассказать об этом, а я, дура, о другом болтаю…

— Ну, ну, скорей рассказывай, если хочешь получить хорошую награду, — нетерпеливо сказала Дареджан. Она поправила платье, уселась поудобнее и вся превратилась в слух.

Майя, наклонив голову, начала шептать:

— О том, что священник Габашвили поехал жаловаться на католикоса в Россию, — это ведь известно тебе, царица? Теперь он тайно написал своему сыну Бесариону, а Бесики это письмо прочёл Анне-ханум, но что в этом письме — один бог знает. Оба как в рот воды набрали — не говорят на этот счёт ни одного слова. Этим вечером я намекнула Бесики о письме, полученном им от отца. Он очень смутился, но овладел собой и ответил, пожав плечами: «У меня нет никаких дел с отцом».

— А ты откуда узнала о письме?

— Когда прибыл гонец от генерала Тотлебена, его слуга спрашивал о Бесарионе Габаоне, чтобы передать ему письмо. А об остальном рассказала мне сестра Тэкле. Бесики прочёл то письмо Анне тайно, ночью. Чтобы никто не проведал об этом, они закрылись в китайской комнате. Тэкле всё это видела через балконное окно.

Эта новость заставила Дареджан задуматься. Она не интересовалась враждой между католикосом Антонием и Захарием. В своё время Захария был в большой милости у Теймураза и даже добился от него изгнания Антония в Россию. Но впоследствии Ираклий вернул Антония из ссылки, а тот, в свою очередь, добился от царя изгнания самого Захарии из Грузии. Возможно, что теперь Захария, обиженный на Ираклия, замышлял что-то против него.