Иван Басаргин - Дикие пчелы

Федька на негнущихся ногах сполз по лестнице, закинул винтовку за плечо и крадучись пошел по следам Шарика. Шел и думал: «Почему я такой трусливый? Убей я Безродного, сколько бы людей в живых осталось. Если он правда убивает? Не могу выстрелить в человека. Потом будет всю жизнь сниться, как снился мне первый добытый изюбр. Но то просто зверь, а это же человек. Да не судьба, видно. А случись такое, как бы славно мы зажили с Груней! Но ведь меня бы забрали на каторгу. Знать не зажили бы…»

Федька прошел по следам собаки верст пять, остановился. «Зачем иду? Привести Шарика назад нельзя – Безродный убьет. Пусть его судьба рассудит». Постоял на вершине сопки, махнул рукой и вяло побрел домой.

Месяца через два Груня стала выходить на улицу. Вдруг они столкнулись с Федькой. Остановила его и спросила:

– Как же ты, Федя, ошейник подрезал, а дело до конца не довел? Думал, Шарик за тебя все сделает? Не вышло. Доброе дело всегда надо доводить до конца. Струсил? Знать, не любишь. Кто любит, для того ни тюрьма, ни каторга не страшны. Ведь тюрьма и каторга не вечны. Я бы подождала тебя.

Федька промолчал. Груня не дождалась ответа, обиженно дернула плечом и заспешила домой, поскрипывая легкими унтами по снегу.

Дома приказала запрячь в кошевку любимого Воронка, которого ей подарил Безродный, накрылась медвежьей полостью – и понес ее конь по накатанной дороге. Мимо проплывали сопки, темные кедрачи, курилось хмарью Пятигорье. Через час Воронок устало остановился у высокого крыльца Терентия Макова. Тот выбежал навстречу и затоптался на месте. Давно не была у него в гостях дочка. Из-за спины выглядывала дородная баба, «Пригрел чью-то вдовушку», – отметила про себя Груня, спокойно вошла в дом, бросила:

– Отошли бабу, поговорить надо.

Не снимая выдровой шубки, прошла в горницу: здесь пахло пихтовыми ветками, травами и медом. Защемило сердце. Снова в родном доме. Была бы жива мама. Нет, не родной это для нее дом. Села к столу. Поставила локти на белую скатерть и задумалась.

Терентий отослал супругу распрягать коня, сел напротив.

Груня устало посмотрела на отца, подумала: «Постарел, поседел. Как ни хороша жизнь, а если она неправедна, выходит тяжкой».

– Сказывай, как живешь? Рад ли такой жизни?

– Рад ли? Ни тебе радости, ни мне. И не могу понять, в чем же я грешен перед богом: жил бедно – было плохо, живу богато – снова душа не на месте.

– А почему же так?

– То долгий сказ.

– Вот я приехала тебя спросить: как мне жить дальше? Ведь я все знаю. Убийцы вы!

– Окстись, с чего ты это взяла?

– А с того, что мой Степан все во сне рассказывает. Даже рассказал, как он украл у нас муку, коней… Он ить во сне-то болящий. Трусит. Скажи, есть ли бог, который бы покарал вас? Есть или нет? Отвечай, тятя?

– Не знаю, ничего не знаю, Груняша. Одно знаю, что сгинем через Безродного. Это богатство нас и убьет. А как вырваться из лап Безродного, того не ведаю. Одно скажу, что найдет он свою пулю. Потому прошу тебя – живи тихо и мирно. Терпи. Бог терпел и нам велел.

– Я хочу убежать от Безродного. Денег приготовила, конь есть, винтовка, наган. Отобьюсь при случае.

– Не моги и думать. У Безродного по всей тайге глаза и уши. Под ним приставы и все уездные ходят. Сразу схватят. Везде найдет. Мало того, так и меня пришибет. А ить жить хочется. Чем ближе порог – тем милее жисть. Видится мне смерть. Страшусь я ее. Боюсь уходить в безвременье. Живи! Не уходи! Ждать оба будем. Придет час – вздохнем. Все, все будет наше! – в каком-то исступлении кричал Терентий Маков, бегал по горнице.

– Мне ничего не надо. Пойду нищенкой, но буду чистыми глазами смотреть на людей. Подадут кусок хлеба – и хорошо.

– Не ври, Груняша, не ври! Кто раз познал сладость власти, сладость сытной жизни, почета, тот уже не сможет жить прежней жистью. Это словеса и не больше. Жди, терпи, придет час…

– А если я его хлопну?

– Неможно. Нет! Нет! Не смей! Что же тогда будет, он убивец, ты тожить? Нет. Верю, скоро сгинет Безродный. Скоро!

– Ты прав, все словеса: не смогу я быть нищенкой, не смогу и убить Безродного. Пусть все идет по воле судьбы! О том мне трындит каждый день Марфа Козиха, будто вы с ней сговорились. Знать, ваша правда. Чья это у тебя баба?

– Пригрел сиротинку. Из переселенцев будет. Только приехали – мужик надорвался и умер. Потом двух девочек корь задавила. Взял к себе. Хорошая хозяйка, чистая, работящая. Чего же мне еще надыть? Только бы жить, ежли бы не нудьга душевная!

– Ну, я поехала. Конь отдохнул. Ты уж прости, не могу я после мамы сидеть рядом с мачехой. Прости.