Иван Басаргин - Дикие пчелы

– Знать, не покажешь?

– Сказал – посмотрю и подумаю. От вас все зависит: будете людьми, чего ж, покажу и эту охоту. Староверы показали, а я чем хуже их?

Светлой улыбкой провожала Груня баб. Им надо было управляться по хозяйству. Теперь она верила, что Степан честен. Оговорил его кто-то. А Безродный хоть и был пьян, но следил за Груней, думал: «Не знает баба правды. А если бы она узнала да не погнушалась моей работы, как бы мы развернулись! Какой капитал можно сколотить! А как она хороша! Но если бы не была столь проста и наивна. Злости бы ей и хитрости чуток добавить. С такой и на губернаторском пиру не стыдно показаться. Подучить только надо. Найму работника пограмотнее и буду учить. Эх, Грунька, Грунька! Неужли ты зауросишь, коль правду узнаешь?»

Безродный пил с мужиками до полуночи, а потом, когда заснул в хмельном угаре, начал кричать:

– Цыган! Цыган! Стерва, стреляй!

Груня забилась в угол комнаты-горницы, закрыла лицо руками, в немом ужасе слушала страшные слова, ее лихорадило… Едва дождалась рассвета и тут же убежала к Марфе. Отвела ее к сараю, зашептала:

– Степан все во сне рассказывал: людей он убивал… – И тут же осеклась: такое говорить на своего мужа. Но кому-то надо выплакать свой страх, свои муки душевные! У кого-то спросить совета, как быть, как жить?

– Убивал. Эх, Груняша молчи об энтом, молчи, родная и болезная. Ну и чо? Баре, те тожить убивают, еще как убивают. И царь убивает. Будто сам в Питере из револьвера стрелял в свой люд, с балкончика палил почем здря. Но ить живут же их женки и не маются душой. Ты не барская баба, нашенская, потому и нудишься. Много ли золота привез?

– Кучу. Бумажных денег почти полмешка.

– Вот и молчи! Мне сказала и никому боле. Затаись. Куда он деньгу-то девал?

– Да все мне отдал, храни, мол.

– Большое доверье. Мой Калина свою мятую десятку зашил в ошкур и спать ложится в тех же штанах. А тут деньга горой. Молчи. Когда-никогда бедным поможешь. Вот и нам уже помогла. Да будь осторожной. Чтобы доверья не утерять. Он ить, дурак, тебя до без ума любит. Будем пока помахоньку доить. А там бог рассудит. Не было еще такого в жизни, чтобы брандахлыст своей смертью умер. Придет она и на Степана. Затаись и жди.

– Но как ждать-то? Ить я боюсь его. Кровями людскими от него пахнет.

– Обвыкайся. Когда надо, и нос зажми, но жди. Вона, наши охотники сказывают, что рысь сутками на дереве сидит и ждет своей добычи. Так и ты.

– Уйду я от него! Не могу! – начала ломать руки Груня.

– Нишкни! Уйдешь – будешь убита. Другая придет, и в сто раз хуже для нас будет. Будь доброхотицей, а народ тебе все простит. Народ наш понимающий – приголубь, приласкай. Иди! – почти приказала Марфа.

Безродный проснулся поздно. Груня встретила его тихой и чуть отчужденной улыбкой. Проворно собрала на стол. Поставила четверть спирту.

– Ты только много не пей, Степа, заболеешь.

– Нам пить недосуг. Дали чуток воли, и будя. Надо браться за дело. Я тут пьяный ничего лишнего не говорил?

– Да нет, – посмотрела Груня невинными глазами на Степана.

– Хорошо. Есть у меня задумка – пробить дорогу через перевал, хошь бы санную, и завезти товары из Спасска. Там все много дешевле. И по тому зимнику я погоню коров-симменталок, овец, коней. Поставлю лавку. Приказчика. И завернем здесь дела. Меха надо скупать где только можно, а потом их за границу. Там все в цене. Давай выпьем за нашу удачу!

– Давай! – с каким-то надрывом выпалила Груня, будто вызов бросила.

Груня пила водку и не пьянела. Со страхом смотрела на красные пальцы Безродного, и казалось ей, что они в крови. А Безродный ж этими пальцами брал куриное мясо, блины, пил и ел.

– Ты, Груня, людей не слушай, я крест целовал! Когда не будет меня дома, ты держись Розова. Козиных обходи, с Гуриным не якшайся: это завистливые люди. А зависть добра не несет.

После обеда Безродный ушел к мужикам договариваться везти обоз, рубить, где надо, дорогу. Груня осталась одна, заметалась по просторной горнице: «Что мне делать? Посоветуйте, люди!»

Но кто может дать совет Груне? Права Марфа, что ей от Безродного одна дорога – в могилу. А жить так хочется. Жена да убоится мужа своего. Если убьет законную жену муж, то и суд не суд. К тому же Безродный здесь многих купил. Нет, пока для Груни выхода не было. Может быть, от безвыходности она с каким-то остервенением стреляла из винтовки, нагана, пока не научилась всаживать пулю в пулю. Ведь женские руки тверже мужских. Безродный поощрял увлечение жены. Авось и она пойдет за ним. Тогда он тайгу за пояс заткнет.