Иван Басаргин - Дикие пчелы

Упал Федор Силов у костра и потерял сознание.

– Что делать? – спросил побратимов Устин.

– Ты скор на ногу, дуй к нашим, бери коней, людей, и вывезем Арсе с Силовым отсюда. Мы дольше провошкаемся, ежели будем их нести. Кто очнется, того поить будем чаем с медом. Под бока наломаем лапнику. Живы будут. Будь осторожен, мало ли что.

– Хорошо, я побежал. Верст десять по тропе осталось.

Устин бежал по траве, глаза ощупывали чащу, ловил тревожные звуки.

Вот и Каменка. Забежал к Алексею Сонину, но он был на пантовке. Домой. Дома отец. Рассказал коротко что и как.

Зашумела деревня, заколготилась. Братья Устиновы оседлали коней и поскакали по тропе.

Вскоре над мучениками уже хлопотала баба Катя – будут жить.

Томилась под горячим солнцем деревня Божье Поле. Здесь все, на первый взгляд, было по-старому.

По небу так же текли тихие облака, им-то спешить некуда. Облака – не люди. Качались в голубой дымке голубые горы, качалась от ветра тайга.

Шли упорные слухи о войне. Будто скоро немцы хлынут на Россию. Но люди как-то мало тревожились. Россия – и Германия, смешно бояться такого махонького государства. Поднимутся мужики и враз сомнут.

По весне Федька Козин женился. Привел в дом тихую и добрую Дарьюшку. Она ходила по избе, ловко и как-то неприметно все успевала делать. Любая работа горела в ее руках. Улыбалась счастливой улыбкой Федору. Но та улыбка выходила робкой, застенчивой, будто Дарья не верила в свое зыбкое счастье.

Пришла весть о гибели Груни в Божье Поле. Пожалели несчастную бабу люди, похулили староверов. Терзался Федька. Смерть Груни была на его совести. Женись он на ней – и жива бы была. Но что делать, когда сердце не приняло?

И Черный Дьявол не появился ни зимой, ни весной. Знать, тоже погиб. Мир зыбок, мир переменчив.

Федька Козин в конце мая пошел на пантовку. Решил пораньше начать охоту, чтобы как можно больше добыть пантов. Панты были в цене. А молодые, июньские, и того дороже, они свежие, непереспелые. Правда, он зимой хорошо промыслил пушнину, обжился, но лишняя копейка в доме не помеха.

Федор забросил за спину котомку с продуктами, винтовку на плечо и ушел на солонцы. Дарьюшка проводила его тихой и доброй улыбкой. Это были те солонцы, которые Козину показал Федор Силов. Он их подсаливал, чем еще больше привадил изюбров.

Быстро шел по тропе, чтобы к вечеру попасть на солонцы: надо шалашик поправить, дров наготовить, успеть засветло добраться до лабаза. Лабаз от шалаша был в версте, чтобы напрасно зверя не пугать дымом.

Через тропу перебегали с облезлыми хвостами белки, тревожно гуркая; перелетали с шумным фырканьем рябчики, ныряли под лопухи рябчата. Они еще не поднялись на крыло, но скоро поднимутся. Прошла через тропу старая медведица, с ней было два медвежонка, переждала, когда медвежата перейдут тропу, затем пошла сама следом. Федор не торопил зверей, так и разошлись мирно. Солнце клонилось к закату. Стояла мирная тишина. Пышно зеленела тайга. Прошел дождик, она еще больше обновилась.

И вот в эту тишину, в этот первозданный мир ворвался вой. Жуткий вой. Такой вой, от которого забегали мурашки по телу. Слышал не раз Федор, как воют волки: тягуче, тоскливо. Но в этом вое была кроме тоски еще боль, злоба, угроза неведомо кому и мольба. Однако волки редко воют летом, разве что при большой беде.

Федор остановился, чтобы определить, откуда идет завывание. Кажется, волк выл за ельником, что простирался по сопке. Козин сдернул с плеча винтовку и пошел на вой. Убить волка летом – слава немалая. Зверь хитрый и осторожный. Стараясь не шуметь, крался Козин.

Волк выл на одном месте. Это чуть озадачило охотника. И когда Козин наткнулся на кабарожью изгородь, ему стало ясно, что волк сидит в петле. Увидел петли в проемах. Возмутился. Как же охотник забыл их убрать на лето! Федор раздвинул куст таволги и в полсотне шагов увидел темного волка. Тот сидел в петле, Федор вскинул винтовку, поймал на мушку лобастую голову, чуть не выстрелил…

Перед ним сидел Черный Дьявол! Пес, вздыбив шерсть, сурово смотрел на человека, сильно тянул ноздрями воздух, не двигался. Он, как осужденный, который знает свою правоту, спокойно ждал выстрела. Он знал, что он будет, поднял голову и завыл. Это был уже другой вой, этим воем он с кем-то прощался. Прощальный голос пса долетел до вершин сопок, до туч, там и растаял.

– Шарик! – крикнул Федор, но пересохшее горло издало сиплый звук, а не крик.

Шарик все так же стоял напряженно, с укором и презрением смотрел на старого друга. Так могут смотреть только люди, когда видят перед собой предавшего их человека.