Иван Басаргин - Дикие пчелы

Он пришел сюда в 1907 году. За спиной болталась тощая котомка, на плече боевая винтовка. До этого он много дней ходил по рекам, искал для себя тихого пристанища, чтобы обосноваться подальше от сутолоки. Устал Пополитов от войны, от бунтов, от рева и крика людского. Остановился под скалой, что стражем стояла над широкой долиной, почесал затылок. Показалось ему, что скала крепко стоит на земле, взметнув свой шпиль в небо. Хорошо. Это подходило Пополитову.

Взошел Пополитов в гору, чтобы со скалы обозреть мир, в котором собирался жить. Да, здесь он будет жить. И лучше, если один. А весна уже полыхала в горах. Ахнул Пополитов. Перед ним лежала такая красота, что он даже онемел. Простор. Долина поросла тополями, орешником, вербами, а среди дубков светлые и широкие полянки, солнечные и зовущие. Здесь сбегались две речки – Голубая и Буянка. Они-то и образовали эту долину, за миллионы лет распилили эти сопки.

Мимо Пополитова в косом полете пролетели стрижи. Множество их жило в нишах, пещерах и пещерках скалы. Они цвиркали, трезвонили. Прямо райское песнопение. Вскинул кавалер винтовку и трижды выстрелил, разбудил тишину, дал салют будущему.

Сошел вниз, поклонился скале, как живому существу, обласкал взглядом, вырубил дубовый кол и забил его на месте будущей деревни. Застолбил место, другого искать не стоит.

В переселенческом управлении деревне дали название Кавалерово, в честь всех георгиевских кавалеров России. Пусть громковато, но место-то какое!

Всего два года прожил в тиши и одиночестве суровый солдат. Но там, где есть один человек, туда обязательно придет второй, затем третий. Пришли переселенцы, нарушили покой солдата, которого он так долго искал. Даже ездил просить уездное начальство, чтобы никого к нему не подселяли. Но тщетно…

Груня въехала в Кавалерово. Остановила коня у высоких расписных ворот. Здесь, как и везде, по воротам судят хозяина, а по квасу хозяйку. Работящий хозяин – и ворота слажены на загляденье. Умная, чистоплотная хозяйка, то и квас у нее сделан с талантом бабским.

Вышел хозяин. Молча открыл ворота, так же молча закрыл, когда Груня въехала. Заговорил:

– Эко, баба при оружье. Чего тя черти носят по тайге?

– Не черти, а судьба, – ответила Груня.

– Чья будешь-то? – сурово спросил Пополитов.

– Безродная, знавал такого купца?

– Знавал. Сволочной человек, убивец.

– Это мой муж был. Уторскали его в тайге. Не жалею. Рада, что стала свободной.

– Злые люди недолго живут на земле: аль люди убьют, аль зло задушит.

– Вы Пополитов? На вас тоже говорят, что вы злой человек.

– Не злой я, просто устал от люда. Нелюдим, то да. Все потому, как не вижу доброты в людях, запутался народ в тенетах, нет ему выхода. Запутался и я в людях. Не верю никому! Тоже плохо, а вот не верю – и баста. Разве я знаю, что на уме у соседа Карчевского? Нет. Может, он точит нож на меня?

– Да оставьте вы. Этим переселенцам не до ножей, хлеба бы поесть вдоволь. Может, мне ночевать у других?

– Нет, зачем же, ночуешь у меня. Места хватит. Не боись, Пополитов не зверь, худого тебе ничего не сделает.

Пили чай. Пополитов тихо говорил, будто вслух раздумывал:

– Колготится люд, суетится люд, а зачем? Придет час смерти – все к чертовой матери полетит. Мне бы хлеба чуток, мясного, рыбного – и провались все пропадом, разные бунты, свары. Один. Эко хорошо! Пойду в тайгу, пташечек послушаю, выйду на речку – ее говор впитаю. Никто меня не попрекает, никто не гонит, мол, давай деньгу, давай то, другое.

– А ты женись на мне, Иван Гурьянович, – усмехнулась Груня.

– Нет. Хороша ты баба, но обойдусь без такой красотули. Почнешь жилы-то тянуть, а мне то ни к чему. Да и молода ты супротив меня. А потом дикой я. Баб боюсь. Ить из-за бабы я стал нелюдимым. Ушел на войну, а моя баба спуталась с другим. Возвернулся, а мне на дверь показали. Тяжко. Потому не тревожь меня, не зови за собой.

– Не понимаю я вас. Я от одиночества волчицей вою. Ведь люди сроду живут парами да стаями. Человек тянется к человеку. Я жила среди людей, с мужем – и была одна. Может быть, ты из тех, каким был мой муж?

– Но, но, ты меня со своим гадом не равняй! – загремел Пополитов. – Я на войне наубивался. Сам-то сибиряк. С мальства охотник. Вот и щелкал врагов как белок. За то и к Георгию представили. За кровь людскую, значит, был этим отмечен. Радости мало. То не золото, а кровь людская переплавлена. Пойду я баню стоплю. С дороги ополоснешься…

Трусил Воронок по тропе. Когда чуял зверя, то чуть всхрапывал, прядал ушами, давал хозяйке знать об опасности. Груня сдергивала винчестер со спины, держала его на изогнутой руке. Так удобнее его приложить к плечу. Но все обходилось, звери уходили от человека с ружьем.