Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

— Да что же нам делать теперь? — раздавалось то там, то сям в толпе.

— Что делать? — повернулся к ним Мазепа. — Выпить за нашу «еднисть», да за здоровье славного гетмана нашего Дорошенко и кошевого Сирко и ждать от них «наказу». Нет лучших лыцарей во всей Украине, так и сдадимся же на их разум. На чем они положат, на том и мы будем стоять.

— Правда, правда! — подхватил весело Палий. — Утро вечера мудренее: на раде кошевой наш батько все нам выскажет, а за едность Украины, да за нашего нового гостя Мазепу следует выпить, да выпить так, чтобы и небу жарко стало!

— Вот это дело! Юнак, так юнак! И на поле первый, и товарищ первый! Да и этот Мазепа, чтоб его черт побрал, голова! — раздались дружные одобрения.

— Уж именно полная, — подтвердил старый запорожец с ястребиным носом, по прозванию Кобец. — Два клало, а третий утаптывал.

— Так гайда ж, братове, за мною, — крикнул Палий, указывая рукой на более обширную мазанку, в которую воткнуты были три вехи с надетыми на них сулеею, флягой и бочонком.

Мазепу окружили запорожцы; каждый желал с ним познакомиться и выразить свое сочувствие каким-либо приятным словом. Так Мазепа переходил от одних к другим и медленно подвигался к шинку.

В самом шинке и подле него толпилось много народа. Распивающие мед и горилку сидели и подле выставленных деревянных столов и просто по-турецки, поставивши между скрещенных ног пляшку и чарку.

Большинство, очевидно, слушало какого-то казака или шляхтича в дорогом кунтуше с есаульскими кистями, который стоял посредине с кубком в руке.

Мазепа не мог рассмотреть его лица, так как он стоял спиной к приближающимся запорожцам, он только заметил его крайне небольшой рост и худощавую, миниатюрную фигурку, которая при каждом слове рассказчика как-то вскидывалась и приподнималась, словно этим движением шляхтич хотел увеличить свой незначительный рост.

Мазепу еще издали поразил его голос; в резких и визгливых высоких тонах его слышался скорее хриплый голос женщины и эти звуки перенесли невольно Мазепу в Варшаву и припомнили ему оскорбительный эпизод, непоквитованный им вследствие трусости и бегства напастника.

Мазепа даже побледнел от этого воспоминания, такой злобой отозвалось оно в его сердце.

Но Варшава и Запорожская Сечь были такие несовместимые величины, что Мазепа стал гнать от себя это непрошенное воспоминание, хотя голос и манера рассказчика проясняли его ярче и ярче.

— А ну, панове, послушаем, о чем щебечет эта пташка, — обратился он к своим соседям.

Те молча согласились с ним и вся компания остановилась невдалеке от рассказчика.

Увлеченный своим рассказом, маленький шляхтич не заметил их приближения.

— И все это вы, панове-запорожцы, — говорил он, — понапрасну на гетмана валите. Ей-Богу, он так же виновен перед вами, как Христос перед жидами. Его невольно взяли в Москве со всею старшиной и там заставили подписать чего хотели.

— Эге, заставили, — отвечал шляхтичу Шрам, успевший уже занять среди слушателей почетное место, — заставляет, верно, и пастух волка овцу есть. Почему же гетман твой, когда вернулся додому, не повернул все к старым обычаям назад? А он принял на себя, небось, на себя одного власть; старшину в колодки сажает и в Москву отсылает.

— Все это наговоры и клевета, ясновельможное лыцарство, — продолжал шляхтич и голос его зазвучал еще визгливее. — Конечно, приходится и наказать кого, так ведь без этого не то что государство, а и своя семья не обойдется. Только гетман и наказывает кого из старшин, то не по своей злобе или искательству, а за провинность перед войском и вольностью нашей. Все это наговаривают на него враги нашего спокойствия. Мне то что, — мне, ведь, все равно, какому гетману служить, только за правду стою. Да вы же его сами знаете, вы же его, панове-запорожцы, сами и на гетманство поставили.

— Сами поставили, сами и скинем, — перебил его, нахмурив брови, Шрам, — потому что был он прежде казак, как казак, а теперь зрадником стал! От него все зло у нас!

— Гей, панове, низовое товариство, да вы только хорошенько смотрите, так и увидите, что правда, как чистая олива, поверх воды плывет. Мне то что, я ведь за гетмана не стою, — оглянулся как-то боязливо шляхтич, — так только себе «миркую», что не отбирает он от вас вольности, а еще большие вам надает. Не для себя ли он заводит бояр да дворян, а для всей старшины и казаков, для запорожских же лыцарей наипаче.

— Ты нам про этого зрадника и не пой, — раздались гневные голоса, — потому что его голова уже на плечах не усидит, да смотри, чтоб и твоя удержалась.