Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

Под утро только уснула Марианна и проспала дольше обыкновенного. Когда она вышла в пекарню, то застала там Галину; хозяев и гостя уже не было.

Галина, растерявшись, хотела тоже убежать известить батюшку о приходе панны полковниковой и позвать Орысю, подать ей «сниданок», но Марианна ее остановила.

— Не беспокойся для меня, милая, — обратилась она к ней со снисходительной улыбкой, — я человек простой и сама достану из печи сниданок, а поболтать с тобой приятнее, чем со стариками.

— Как можно… я и ступить перед вельможной панной не умею.

— Ха! Нашла еще перед кем учиться ступать! Я не польская панночка, что сидит сложа руки, да пальцами перебирает, а я и всякую «хлопьячу» работу делаю: и цепом махать умею, шаблей «орудувать», да и из мушкета маху не дам, так передо мной ступай всей пятой, а не на цыпочках.

— Господи! — всплеснула руками Галина, — из мушкета умеет панна палить. Я бы «перелякалась» на смерть.

— Не гаразд. Не те времена, чтобы «лякатыся» — заметила строго Марианна, — теперь всякий должен уметь владеть оружием, теперь и дивчата, и дети должны быть готовы броситься в бой за свою неньку Украйну.

— Отчего? — изумилась как-то особенно наивно Галина, раскрыв широко свои задумчивые, полные особенной прелести глаза.

Марианна посмотрела на нее с сожалением, но не могла не сознаться в глубине души, что девчина была необычайно привлекательна своей детской наружностью, что даже простоватая наивность шла к ней.

— Да, — поправилась после небольшой паузы Галина, — дид мне говорил, что ляхи нас мучили, и что против них все бились.

— Ну вот, то были ляхи одни, а теперь и ляхи, и татаре, и свои, что разорвали на две половины Украину.

— Ой, лелечко! — всплеснула руками Галина, — как разорвали, чем разорвали?

Марианна остановила на ней полный изумления взгляд и решила в уме, что она дура.

— Нечистый их знает, — засмеялась она весело, — давай-ка лучше рогач. Что готовили?

— Разные галушечки с салом… только я не попущу панну… — бросилась Галина к печи и вытянув горшок, наполнила из него миску вкусно приготовленным кушаньем.

— Я еще после галушечек выйму и «лемищаных» вареников, томятся вон в рыночке, залитые сметаной и маслом, — все смелей и смелей становилась Галина, видя простое и приветливое обращение с собой важной панны.

— Ну, вот примемся и за вареники, — приходила в более хорошее расположение духа и Марианна, — а ты кто будешь, дочка или родичка батюшки?

— Нет, я внука Сыча.

— Сыча? — переспросила озабоченно Марианна.

— Да, из степи, далеко отсюда.

— С правого берега?

— Не знаю, с какого, а только далеко… три дня ехали…

— И все время сидели в степи? — допрашивала Марианна.

— Все время, одни, и людей не видели, только Немота да баба.

— А как же с Мазепой познакомились? — спросила неожиданно Марианна, бросив на Галину проницательный взгляд.

При этом вопросе Галина вспыхнула вся и, несколько смешавшись, ответила:

— На том же хуторе, когда конь привез его мертвым, и мы его лечили с дидом.

— Так его конь понес, сбросил, разбил?

— Нет, он был привязан веревками к коню… Какие-то лиходеи привязали, веревки порезали его тело… Господи, какой это был ужас и какое горе! — У Галины при одном воспоминании об этом печальном событии наполнились слезами глаза.

— Вон оно что! — протянула Марианна и замолчала.

Она поняла, что эта наивная девушка спасла Мазепе жизнь и, спасая, отдала всю свою, без остатка, душу этому спасенному от смерти герою… Все это говорили ясно — и трепетавший от волнения голос, и самоотверженное выражение кроткого личика, и теплившиеся тихим счастьем глаза. У Марианны дрогнуло сердце и от чувства сострадания к этому ребенку, и от какой-то жгучей обиды.

«А он же что? — завихрились в ее голове мысли, — платит ли ей такой же пылкой взаимностью, или, одержимый чувством благодарности, относится лишь со снисхождением к степнячке? Впрочем… пусть их! Стоит носиться с болячкой, да еще в такое время! Раздавить ее, разбить одним махом и баста! Одно только не по-шляхетски, — почему же он, заверяя меня в своей преданности и дружбе, скрыл от меня такой крупный случай в своей жизни? И это дикое зверство над ним кем учинено и за что? И эта степная спасительница?.. Все это чересчур важно, чтоб позволительно было скрыть от друга… Значит, мой лыцарь не искренен, а я, кажется, имела право на эту искренность.

Ей так стало больно и горько, что она не могла продолжать больше «снидать» и, отказавшись от вареников, ушла из пекарни в светлицу: там застала она Орысю, убиравшую постель, и попросила приказать оседлать ей коня.