Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

— И то дело, что говорить, — заговорил боярин, отнимая, руку от подбородка. — твоими бы устами, Василий Михайлович, и мед пить, да допрежь всего, — опустил он руку на стол, — приказал бы государь побольше ратных людей прислать, а то ведь, знаешь, скоро, говорят, сказка сказывается, да не скоро дело делается, сидим мы здесь в городах, как грибы в лукошках, ни живы, ни мертвы, того и гляди, что без голов сделают, либо в Крым с женами и с детьми зададут. Прислал бы государь рать какую великую, — будто на поганина, что ли, а не то — беда! Мятеж, говорю тебе, кругом начинается: и сами сгинем, и людей государевых погубим.

— Да что же гетман-то Иван Мартынович?

— Сам еле жив сидит, тоже, чаю, бил челом о ратных людях. Зело злобствуют на него всех чинов люди. Недобрый он человек: корыстен да жаден, великие поборы со всех берет, а что уж терпят от него…

— Да нам-то он верен ли? — перебил Огарева Тяпкин, — тебе, боярин, здесь верней видно. Смотри, не от него ли все те смуты пошли.

Огарев покачал головой и, подумавши, отвечал:

— Кто его разберет… Одначе, сколько разумею, нам-то он верен пребывает. А что смуты не от него пошли, так это совсем верно: многие не хотят его гетманом иметь.

— Не хотят его гетманом иметь… — произнес задумчиво Тяпкин. — Одначе, нам он верен и не строптив… гм… такой бы нам и надобен… — Он помолчал и затем прибавил, быстро подымая голову: — А кого же они хотят?

— Да к Дорошенко все тянут; от его-то людей и злой умысел на смуту вырастает, и вся шатость идет: ссылается, слышь, с татарином да общается с ним наши города воевать.

— Гм, гм… — протянул задумчиво Тяпкин, потупляя глаза и покручивая бородку. Он замолчал, видимо обдумывая какой-то вопрос, затем тряхнул русыми волосами и произнес, живо обращаясь к боярину. — А не добро бы нам было, боярин, не дожидаючи того, пока он, Дорошенко, все города и все полки на свою сторону совратит, самого бы его под высокую государеву руку привести?

— Упаси Бог, — даже отшатнулся от стола боярин. — такой нам не надобен: он злодей и недоброхот! Он-то и возмущает всех добрых людей, обнадеживает их, что всех, мол, воевод с ратными людьми из Малой России повыгонят, не хочет ни у кого в послушании быть, с басурманином сносится, думает сам собою прожить, затем к нему весь народ и бежит.

— Гм… — отвечал Тяпкин, поведя бровью, — а коли он такое на уме имеет, да коли все полки, и города, и запороги тянут, так нам лучше с ним в войну не вступать, а обвеселить бы его милостивою грамотою, да поискать бы пути, как бы его на свою сторону перетянуть…

— Думаешь ли ты, что он норов-то свой изменит?

— Ну, уж изменит, аль нет, лишь бы нам только притянуть его, а там уже бабушка надвое ворожила.

Огарев хотел возразить что-то стольнику, но в это время у дверей дома раздался громкий стук.

Собеседники переглянулись.

— К тебе, что ль, боярин? — спросил Тяпкин.

— Кажись, ко мне, — отвечал Огарев, прислушиваясь.

— Откуда бы? Время позднее!

— Да не откуда, как от гетмана, либо от нашего полуполковника. Не было бы какой беды.

Оба всполошились.

Стук повторился снова настойчивее и громче; затем послышался звук открываемых засовов, какой-то разговор и через минуту в комнату вошел слуга и сообщил, что какой-то посланец от гетмана хочет видеть немедленно боярина.

— Веди, веди, — отвечал поспешно Огарев, устремляя встревоженный взгляд на входную дверь; по лицу его видно было, что он был сильно озадачен этим поздним визитом. Но вот дверь отворилась, и в комнату вошел Тамара. Перекрестясь на образа, он поклонился обоим собеседникам и произнес льстивым голосом:

— Боярину и воеводе Евсей Иванычу и тебе, благородный господин, великий боярин и гетман желает в добром здоровье пребывать.

— Благодарим на том боярина и гетмана и желаем ему о Господе радоваться, — отвечал Огарев, вставая и кланяясь на слова Тамары. — А с чем изволит присылаться ко мне гетман и боярин?

— Беда, боярин.

— Что? Бунт? — произнесли разом и Тяпкин, и Огарев.

— Еще сохранил Бог, но похоже на то: вели, боярин, крепить осады во всех городах, быть беде великой.

— Да что же такое? Садись, сделай милость, сказывай скорее, — обратился Огарев к Тамаре, пододвигая ему табурет.

Все уселись.

Тамара рассказал о том, как к Бруховецкому прибыл Мазепа, как он уговаривал его от имени Дорошенко отступить от Москвы, уверяя, что Дорошенко присоединит к нему за это всю Правобережную Украину и отдаст ему за это свою булаву; как советовал ему не отказываться от ханской помощи.