Евгения Изюмова - Дорога неровная

И все же поезд остановился среди поля, точь-в-точь, как в Анапе — только вокзал, и больше ничего. Через минуту то был уже не анапский вокзал, он принял очертания самарского, затем стал похож на новороссийский… И так вокзал-хамелеон менялся несколько раз, пока не превратился в огромную башню с часами на вершине. Маятник медленно двигался — вправо-влево, вправо-влево… Под маятником неожиданно засветился огромный дисплей, и по нему побежали строки: «Мается маятник. Мается. Ходит туда и сюда. С вечностью обнимается. Гонит по кругу года. Стрелки направлены точно. Нет остановок в пути. Значит, бессонно, бессрочно Надо идти и идти».

Александра улыбнулась: это были стихи Сергея Острового, неожиданно открытого поэта, потому что однажды приятель Лёха подарил ей старый томик его стихов. Старый, не потому что истрепанный, а потому что был издан двадцать лет назад. Может, подарил от чистого сердца, а, может Лёха, просто хотел избавиться от книги. Как бы там ни было, но Александре стихи понравились той же душевной направленностью, что была и у неё. А некоторые строчки, как те, что бежали по дисплею, даже запомнились.

За вокзалом-часами — громадное поле, заросшее маками. За полем, далеко-далеко, едва виден за линией горизонта поселок. «Надо же! — удивилась Александра. — Маковое поле, и никаких наркоманов!» Она вздохнула легко, полной грудью и побежала через поля, помня слова матери, что если долго находиться на маковом поле, можно и заснуть — так одурманивает запах цветов. Александра не очень верила тем словам, но все же побежала: нравилось, как маковые стебли слегка бьют по ногам, щекочут босые пятки, а ступни касаются травы, и словно ток бежит по ногам, делает их легкими. Так и пробежала Александра через поле, пока не вбежала в незнакомый посёлок. Она не знала, зачем оказалась здесь, в ее проездном билете значился большой город, но чувствовала, что зачем-то ей надо оказаться именно здесь. И вдруг застыла на месте: навстречу ей двигалась толпа в белых одеждах до пят. Она даже потрясла головой — святые навстречу идут? Где же она оказалась? Но люди все ближе и ближе, уже различимы их лица, и она узнала чуть приметную улыбку матери, неулыбчивое, но все же доброе лицо Виктора, открытую — сбоку поблескивают металлические коронки — улыбку Гены, виднелись еще лица — родных и знакомых, кого она никак не могла увидеть на земле: все они в мире ином. Выходит, она тоже там оказалась?

Господи, да что это за место? Она ведь живая, и не помнит, чтобы умерла… Ей стало жутко, но она храбро двинулась вперед к идущим навстречу ей людям, ступая босыми ногами по теплому золотистому песку. Будь, что будет!

А люди все ближе и ближе… Все они улыбались по-доброму, приветливо махали руками. Впереди всех шли молодые, высокие братья Александры — Геннадий и Виктор.

— Пигалица! Здравствуй! — это Гена сказал, но руки не подал, не обнял. Александра удивилась, сделала сама шаг навстречу, но Гена выставил руку вперед ладонью и предостерёг. — Шурёнок, телячьи нежности ни к чему, мы реальные сейчас, но мы другие, потому что мы, вернее, души наши живут в другом мире.

Александра не поняла: как это? Если реальные, значит, живые, а брат говорит, что они — другие.

— Ген, где я оказалась? Во сне? А то я в инопланетян не верю. И почему я не могу вас обнять, поцеловать, я же по вам соскучилась, я даже во сне вас всех редко вижу.

Гена улыбнулся и продекламировал:

— «Каждый миг есть чудо и безумье. Каждый трепет непонятен мне, Все запутаны пути раздумья, Как узнать, что в жизни, что во сне?»

— Чьи это стихи? — Александра подумала, что стихи очень точно выражают ее состояние, когда непонятно где ты — в реальном мире или во сне.

— Валерия Брюсова. Не хуже, чем у твоего любимого Сергея Острового, а?

— Да не любимый, просто подарили томик его стихов, читаю, нахожу кое-что для себя. А ты откуда узнал про Острового?

Геннадий улыбнулся загадочно:

— Это неважно. Мы тебя в гости к себе приглашаем. Иди спокойно, никто тебя не обидит.

— А я и не боюсь, — смело сказала Александра. — Чего вас бояться, вы же свои, родные. Мама! — увидела она подошедшую Павлу Фёдоровну. — И ты здесь, как хорошо, только не говори, что у меня будут неприятности, их и так немало. Я часто разговариваю мысленно с тобой, спрашиваю совета, но кто мне его даст, если я разговариваю с пустотой, кто ответит?

— Доченька, спасибо тебе за память, ты не вини себя за все прошлые ошибки, ты их давно искупила, а я тебя простила. Это в вашем мире люди ссорятся, не понимают, что конец земного пути у всех един, и тогда неважно, богатый ли ты был или бедный, добрый или злой — лишь бренное тело предается земле, а душа отлетает прочь. И чем она чище и лучше, тем легче ей быть в нашем мире, и чем злей да черней, тем труднее, ведь приходится отвечать за каждое сказанное злое слово, за каждое злое дело перед Богом.