Евгения Изюмова - Дорога неровная

Жизнь — как спираль, она завершает полный круг и идет на взлет, чтобы опять замкнуть круг и подняться выше. Поэт Сергей Островой однажды написал: «А числа, дни за днями, вершат свои круги, то входят в дом друзьями, то лютые враги». И он прав, ведь то, что мы зовем судьбой — это нечто непонятное, странное, разное и в то же время может быть одинаково схожим и может повториться не раз и не два в предках, а затем и в потомках, потому что сущность человеческая во все времена одинакова. Люди страдают, любят и ненавидят, радуются и горюют — чувства эти всегда неизменны, они вечны с той лишь разницей, что сила их зависит от эмоциональности конкретного человека, или, если вам так угодно, от величины его души. Я не знаю, удастся ли мне обратить в свою веру Вас, уважаемый читатель, но может быть то, о чем Вы прочтете в этой книге, убедит в ее справедливости.

Не старайтесь найти в этой книге знакомые имена: они и вымышленные, и в то же время — истинные, лишь время и место действия указаны в соответствии с известными уже Вам историческими данными. А еще Вам будут знакомы имена исторических личностей, сыгравших определенную роль в истории России. Они жили, существовали в реальной жизни, и события, связанные с ними, описаны согласно исторической литературе и документам, с которыми приходилось мне работать в Костроме и Тюмени, в маленьком городке Тавде.

Но и мы все, кто жил и живёт на Руси — древние славяне, бывшие дворяне, простые крестьяне-хлебопашцы и современные люди, мы все — россияне, русичи. Мы — частица огромной страны, мы творцы истории своей земли, но всяк в свое время. История наша такова, какова есть со всеми радостными и горестными периодами. И ее надо просто знать и помнить, а не перекраивать, переделывать, переписывать, даже если очень этого хочется.

Автор.

Сын уходил, а в сердце матери закипали слезы. Седые брови сердито супились, губы поджались, глаза — две острые колючки.

Сын уходил… Уходил, уверенный в своей правоте. Мать, вскинув два пальца над головой, смотрела ему вслед. Не крестом, проклятием проводила она его в дорогу.

Где-то в селе пьяно всхлипывала гармошка. Гармонист, не видя ладов, терзал ее безжалостно, и она не играла, а только шипела, хлипала. И от этого всхлипывания еще сильнее горело сердце матери, будто ошпаренное, будто присыпанная солью рана.

Как мечтала мать, что сын приведет в дом ладную, ему под стать, невестку, добрую, работящую, как жили бы они дружно, а рядом с ними и она доживала свой век, нянчила бы внуков, детей сыновьих. Но сын не привел, он сам ушел к ней. Вот она стоит рядом — ненавистная иноверка, никонианка. Прижимает к груди дитя. Его дитя, ее внучку, так похожую на сына, но ненавистную тоже.

Сын уходил…

За селом, прощаясь, обнял жену, ласково что-то шепнул на ухо, приоткрыл одеяльце, взглянул на дочь, легко коснулся губами ее щечки. Девочка спала, причмокивая губками, спала, может быть, без снов.

Где-то куковала в лесу кукушка-гадалка, и люди привычно считали отмеренные им годы жизни. Сын дурашливо спросил:

— Сколько мне жить, кукушка?

Птица-вещунья ничего не ответила, затихла в глубине леса. Сын передернул зябко плечами, потом подошел к матери, протянул руки, улыбаясь, желая обнять свою старую мать, но та отшатнулась. Страшная ликом, с выбившимися из-под платка седыми космами, полоснула, как ножом, по его сердцу огненным взглядом ненависти. И сын тоже вспыхнул, глаза его сузились гневно, но ничего не сказал матери, лишь отвернулся и пошел по дороге.

И тогда она, задыхаясь, крикнула:

— Проклинаю тебя! Чтоб тебе туда не дойти и сюда не вернуться! И детей твоих, внуков — всех до седьмого колена проклинаю!!!

Люди шарахнулись от ее ужасных слов в сторону. Испуганно вскрикнула невестка и тоже отпрянула.

Сын вздрогнул, сгорбился, словно проклятье пало на его плечи тяжелой лесиной, но в следующий миг он выпрямился, расправил плечи, оглянулся в последний раз на жену и ребенка, крикнул, напрягая голос, чтобы услышала его в гомоне толпы:

— Я вернусь, Валек!

А мать стояла в пустоте одна, высоко подняв над головой по-раскольничьи сложенные два пальца.

Сын уходил, твердо ступая по дороге, а она, иноверка-щепотница, никонианка, стояла рядом! И некому было выплакать матери свою тоску по сыну: она прокляла его и должна теперь с корнем вырвать, выкорчевать из сердца любовь к нему. А как хотелось ей пасть в протянутые руки сына, прижаться к родной груди…