Конн Иггульден: Боги войны

Диктатор замолчал и небрежно махнул рукой в сторону тех, кто вскочил. Сенаторы, сконфуженные и недовольные, сели на свои места.

— Явившись сюда, мятежник найдет здание сената пустым, с выломанными дверями.

Помпей переждал, пока стихнет ропот сенаторов. Наконец-то они поняли: диктатор собирается покинуть Рим не один.

— Предположим, вы останетесь в городе. Кто из вас решится поднять голос против Цезаря, когда галльские легионеры начнут насиловать ваших жен и дочерей? Совсем другое дело, если он явится сюда, жаждая крови, и никого не найдет. Мы — правительство, мы — душа Рима. Рим — там, где мы. Без вас, без поддержки закона, Цезарь всего лишь грубый посягатель на порядок. И мы не должны оказывать ему эту поддержку.

— Но народ… — начал кто-то из последних рядов.

Помпей повысил голос, заглушая сенатора:

— Народ стерпит, как терпел всегда. Или вы предпочитаете оставаться здесь, пока я собираю свою армию? Сколько ты продержишься под пытками, Марселл? А остальные? Когда Цезарь приберет к рукам сенат, его уже ничто не остановит.

Краем глаза Помпей увидел поднимающегося с места Цицерона. Пришлось усмирить раздражение. Взгляды сенаторов устремились сначала на невысокую фигурку сенатора, затем на Помпея. Диктатор промедлил, и Цицерон начал говорить, прежде чем Помпей успел повелительным жестом остановить его.

— Ты почти ничего не сказал о послании, которое мы отправили Цезарю. Полагаю, стоит обсудить его предложение о перемирии.

Многие согласно закивали, и Помпей сдвинул брови. Сейчас он не может позволить себе резких высказываний.

— Его условия для нас неприемлемы, — заявил диктатор. — Как он, впрочем, и рассчитывал. Своими посулами Цезарь хочет внести между нами раздор. Неужели ты веришь, Цицерон, будто он и впрямь прекратит наступление только потому, что я оставил город? Вижу, ты плохо знаешь Цезаря.

Цицерон сложил руки на узкой груди и потер пальцем шею.

— Думаю, следует обсудить все именно сейчас. Не стоит делать из этого тайны, лучше поговорить открыто. Как ты ответил ему, Помпей? Помню, ты собирался ответить.

Взгляды их скрестились, и Помпей крепко вцепился в трибуну, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. Цицерон — человек проницательный, и Помпею хотелось иметь его в союзниках.

— Все, что я собирался сделать, — я и сделал. Я послал ему от имени сената приказ вернуться в Галлию. Я не намерен вести переговоры, пока его легионы на расстоянии дневного перехода от города, и Цезарь это понимает. Все его обещания — уловка, способ выиграть время. Они ничего не значат.

Цицерон вскинул голову.

— Согласен, Помпей. Однако хотелось бы узнать подробности. — Намеренно не замечая изумления Помпея, Цицерон повернулся к сенаторам: — Хотелось бы знать, о ком тут идет речь — о римском военачальнике или о новом Ганнибале, который не успокоится, пока не вырвет у нас власть? Неужели Цезарь имеет право требовать, чтобы Помпей покинул город? Можно подумать, мы ведем переговоры с захватчиками! Мы — правительство Рима, и нам угрожает бешеный пес — причем его войско создали и обучили мы. Нельзя недооценивать опасность. Я согласен с Помпеем. Подобного унижения нам переносить еще не приходилось, и тем не менее придется отступить и собрать в Греции силы для противостояния. Власть закона не должна зависеть от прихоти наших военачальников — или мы не более чем племя жалких дикарей.

Садясь, Цицерон увидел, как на лице Помпея промелькнуло радостное удивление. Это выступление привлекло на сторону диктатора тех, кто до сих пор сомневался, и он кивком поблагодарил оратора.

— Теперь не время для долгих споров, — сказал Помпей. — Завтрашний день не принесет ничего нового, разве что Цезарь подойдет еще ближе к городу. Предлагаю проголосовать и обсудить план действий.

Под суровым взглядом Помпея никто не решился протестовать. Сенаторы один за другим поднимались, демонстрируя согласие, и ни один не посмел даже воздержаться. Наконец Помпей удовлетворенно кивнул:

— Предупредите своих домочадцев и готовьтесь к отъезду. Я приказал вернуть в город всех солдат, находящихся на пути следования Цезаря. Они понадобятся, чтобы набрать флот и подготовить наш отъезд.

Юлий сидел на поваленном дереве посреди пшеничного поля, и солнце пригревало ему спину. Кругом, куда ни посмотри, среди золотистых колосьев темнели фигуры солдат. Они отдыхали, подкрепляясь холодным мясом и овощами. Разводить костры им запретили — войско шло долинами Этрурии. Пшеница созрела; достаточно одной искры, и по полям помчатся языки пламени.