Юзеф Крашевский - Граф Брюль

Франя равнодушно слушала и, по-видимому, утешение это не производило на нее никакого впечатления.

Королева взглянула на нее, но не могла ничего прочесть на ее молодом, как бы застывшем лице.

— Могу поздравить тебя с выбором, который мы сделали с твоею матерью. Человек, которого мы назначили тебе мужем, известен своей набожностью, характером и умом. Это министр Брюль.

Сказав это, Жозефина опять взглянула на Франю, но та стояла, словно немая.

— Ты должна сойтись с ним, узнать его и дать узнать себя, и я надеюсь, вы будете счастливы.

Мать толкнула дочь, приказывая поцеловать руку королевы; Франя молча наклонила голову и отошла. Это было простительно молодой девушке, пораженной и смущенной таким неожиданным счастьем.

Так закончился этот день, памятный в жизни женщины, которая так равнодушно смотрела на свою будущность. На следующий день, вероятно, следуя советам матери, Брюль утром, когда молодая графиня была одна, приказал доложить о себе. Она приняла его в той самой комнате, в которой вчера, на груди Вацдорфа, прощалась с надеждой на счастье.

Черное траурное платье было ей очень к лицу, она казалась еще красивее и изящнее. Кроме бледности, покрывавшей ее лицо, ничто не говорило о ее душевных страданиях. Холодное решение придавало ее чертам выражение повелительности, заставлявшее каждого чувствовать себя неловко в ее присутствии.

Брюль был самым ревностным поклонником моды и придавал большое значение умению одеваться. В этот день, хотя в трауре, он был одет особенно тщательно. Красивое лицо его и фигура казались уже чересчур женственным; улыбка, не сходившая все время с губ его, показалась на них вместе с тем, как он вошел в комнату. На сколько Франя была серьезна и задумчива, настолько он казался веселым и счастливым. Он поспешно приблизился к столу, около которого сидела Франя. Она приветствовала его легким наклонением головы и указала на стул, стоявший в некотором отдалении.

— Я вижу, что у вас и лицо сегодня печальнее обыкновенного, вероятно для того, чтобы оно гармонировало с тем трауром, который мы носим, тогда как я… я…

— Вы веселее, чем когда-нибудь, — прервала его Франя, — что же вас так осчастливило?

— Надеюсь, что вы уже уведомлены об этом, — сказал Брюль, прикладывая руку к груди.

— К чему эта комедия, ни вы меня, ни я вас не обману. Мне велят идти за вас замуж, тогда как я люблю другого; вам велят жениться на мне, хотя вы тоже любите другую. Право, в этом нет ничего веселого.

— Я, я люблю другую?.. — отвечал Брюль, притворяясь удивленным.

— Вы давно и страстно любите Мошинскую; об этом, мне кажется, знает она сама, ее муж и целый свет; как же вы хотите, чтобы я, живя при дворе, не знала об этом?

— Если вам угодно сказать, что я любил ее когда-то… — начал Брюль.

— Старая любовь не ржавеет.

— Но вы… вы ведь тоже признались?

— Да, я и не скрываю, что люблю другого.

— Кого?

— Мне незачем выдавать его и моей тайны… Достаточно того, что я откровенно и заранее говорю об этом.

— Это очень печально для меня! — воскликнул Брюль.

— Но бесконечно печальнее для меня, — прибавила Франя. — Неужели вы не могли себе найти другой, которую сделали бы счастливой?

Она взглянула на него. Брюль смутился.

— Это воля королевича и королевы.

— Отца Гуарини и так далее. Понимаю. Итак, это неисправимо?

— Панна Франциска, — сказал Брюль, придвигаясь к ней вместе со стулом, — я питаю надежду, что сумею заслужить ваше расположение… я…

— А я не питаю никакой надежды, — заметила Франя. — Но когда уже наш брак решен и неизбежен… то лучше будет, если мы заранее выясним наше положение и приготовимся к тому, что нас ожидает.

— Я буду стараться, чтобы вы были счастливы.

— Очень вам благодарна, я сама буду вынуждена постараться об этом; точно так же, как и вы позаботитесь о вашем счастье. Я вам не запрещаю любить Мошинскую, потому что это было бы напрасным трудом. Дочь Козель наследовала после смерти матери красоту и власть, я их не имею, к несчастью.

— Вы жестоки!

— Я только откровенна.

Брюль, несмотря на свое хладнокровие и умение вести разговор, чувствовал, что он уже не в состоянии поддержать его. Положение его становилось очень неловким; она же без малейшего смущения играла кончиком платка.

— Как бы там ни было, я не уйду отсюда с отчаянием в сердце. Я вас знаю с детства и давно уже считаю себя вашим поклонником; то, что вы говорите мне относительно Мошинской, было только непродолжительным увлечением, которое давно уже прошло. Мое сердце свободно, и я надеюсь, что со временем исчезнет ваше отвращение ко мне и предубеждение.