Патрик Вебер - Катары

Ле Биан рассеянно взглянул в окно. Поля бежали навстречу мерному, навевающему дрему движению погромыхивающего поезда. Пьер подводил в уме итоги своего послевоенного семилетия и не был доволен. Не удалось, думал он, направить жизнь по новому пути. Война принесла ему все самое страшное, но вместе с тем (он едва решился признаться в этом самому себе) познакомила и с самым лучшим. Он узнал настоящую любовь: его путь пересекся с путем Жозефины — девушки, подобной которой он наверняка уже больше не встретит. Он проник в тысячелетнюю тайну, разгадав секрет гобелена из Байё. Он открыл в себе нежданное мужество и своим оружием — историей — сразился с немцами. Кроме того, он узнал, что его врагам, даже самым отъявленным, может быть интересно то же, что ему самому. Всегда захватывает дух, когда находишь нечто общее между собой и противником в бою. Ле Биан столкнулся с тем, как историю сводят к идеологии, но главное — он не смог допустить, чтобы Жозефина попала в число жертв этой войны. Он сильно этим мучился; не было дня, чтобы он не упрекнул себя за то, что оказался не на высоте. Чем больше восставал из пепла Руан, тем глубже, казалось, увязает он сам — и с каждым днем все сильнее. Город, за который он сражался, потерял для него интерес. Пьер двигался по какому-то длинному туннелю и уже не чаял дойти до выхода.

Теперь, в первый раз за семь лет, Ле Биан почувствовал, как нечто связало его с собственным прошлым, как скобка закрылась и долгая полоса безотрадной плоской жизни оказалась завершена. Чувство это было еще смутным, но почему-то — сам не зная, почему — историк ощущал себя в большем ладу с самим собой.

Он понимал, что поступал поспешно, но был уверен, что правильно сделал, бросившись на зов отчаявшейся женщины, поспешив по следам неуравновешенного немецкого историка. Путь он проделал долгий, размеченный пересадками, ожиданиями на перронах. Бабуся перестала, наконец, пичкать своего гусенка, а Ле Биан спрятал книжку Рана в кожаный саквояж. Теперь он завороженно следил за тем, как поезд следует за изгибами рек по теснинам ущелий. Весеннее солнце сперва жарко грело сквозь вагонное стекло, потом вагон погрузился в полумрак. Историк открывал для себя эту землю, столь не похожую на его родную. Он смотрел на высокие отвесные утесы и ждал, не откроются ли за поворотом древние развалины.

«Королевская рать сейчас ворвется в крепость…»

Берлин, 1938

Дорогой Жак.

Я всегда был того мнения, что жизнь накрепко связывает встречи, которые нам суждены на ее протяжении. Для меня все началось десять лет тому назад. Мне выпало повстречать людей большого ума, которые не довольствовались теми рассудочными объяснениями происходящего, что навязывает нам казенное образование.

На первый взгляд, наш век избрал технику и прогресс. Но я из тех, кто считает: быть может, никогда еще время не было столь благоприятно для духовного обновления. Немного найдется людей, имеющих смелость отмести привычные ответы, которые уже много веков фабрикуются для нашего успокоения. Но на сложные вопросы простых ответов нет. Утверждать обратное — явная, чистейшая ложь. Как бы меня ни оспаривали, как бы ни клеветали и ни угрожали, я не отрекусь от своих писаний. Я убежден, что истина рано или поздно восторжествует.

Уезжая из Германии, я еще не знал, что в мирной с виду деревушке в Арьеже обрету ключ к самому строго охраняемому секрету мировой истории. Но за чинными рядами домиков и повседневным бытом простых людей подчас проглядывают такие откровения природы, которые могут опрокинуть устои цивилизации. Нет хуже слепоты, чем нежелание увидеть тайну, с которой соприкасаешься вплотную. Я не нахожу извинений жителям этих деревенек: они закрывают глаза на окружающие их чудеса, лишь бы не усомниться в привычных

убеждениях. К счастью, есть еще люди, способные поколебать устоявшиеся догмы. Без ложной скромности могу сказать, что я из их числа. В ходе своих изысканий я имел случаи встретить и других свободомыслящих. В таких случаях я всегда прежде всего старался заручиться их доверием.

Надо признать, я приехал в Юсса-ле-Бен, еще плохо зная те места. Чтобы узнать место, мало прочитать несколько книжек. Но очень скоро я понял, что поиски мои идут по верному следу, и это было для меня откровением истины.

После 1931 года жизнь моя потекла по-новому. С большим пылом и, признаюсь, с некоторым безрассудством я ринулся на поиски. Я еще не знал, как далеко они меня заведут!