Иван Наживин - Степан Разин. Казаки

Ивашка украдкой лукаво подмигнул раскрасавице Пелагее Мироновне, и она, засмеявшись, спряталась. «Ишь, ржёт что твоя кобыла... – заговорила дворня. – И стыдобушки нету... Им что: наелся да и набок... Вот кровь-то и играет... А говорить нечего: хорош товар!..» А Ивашка уже шёл с казаками по узким, кривым и жарким уличкам серого городка, полным пыли и нестерпимой вони. Вокруг дружеские лица, все льстиво заговаривают с ним, а у царёва кабака так чуть не на руки подняли... Нет, опасаться нечего. Казаки повернули к стругам и обо всём доложили атаману.

– Ну, братцы, коли кому после трудов праведных разгуляться охота, вали в город... – крикнул Степан по стругам, вдоль берега. – Ну только уговор лутче денег: гуляй да знай меру. На зорьке отвал...

Казачня не заставила просить себя, быстро смешалась с толпой празднолюбцев, и все, галдя, группами двинулись в город – к кружалам. Остались только немногие, одни по наряду для охраны, а другие, постарше, так, по лени: Ивашка сказал, что воевода водки пришлёт на струги, так какого же чёрта и шататься зря? И они лежали на брюхе на тёплом песке, от нечего делать курили, сквернословили, поплёвывали...

– Гляди-ка: что это за судёнышко сверху бежит?

Все насторожились: в самом деле, сверху плыла большая завозня под парусом. Ещё немного, и она спустила парус, повернула носом к берегу и стала рядом с казацкими стругами. Степан окинул глазами приехавших – их было человек пятнадцать, и все голота.

– Ба, и сам отец Евдоким, праведный человек!..

– Здрав буди, славный атаман... – приветствовал его попик.

– И ты, отче, не хворай... – отвечал атаман. – Петруха, здравствуй...

– Здравствуй, Степан Тимофеевич... – отвечал ещё более загоревший Пётр просто.

– А это кто? Лицо что-то знакомое...

– А это, атаман, крестник твой... – сказал отец Евдоким, и сразу лицо его сделалось ёрническим, бесстыжим, точно совсем от другого человека приставленным. – Бежали мы Волгой, смотрим: сидит на песке голый человек и нас что-то кличет. Мы хошь и торопились догнать тебя, а всё же нельзя дать погибнуть душе христианской... – Ну, подгреблись: по какому такому случаю обнажён еси? А это ты его, атаман, раздел да на берегу с куликами оставил. Ну, денег он нам посулил, ежели приоденем его да с собой возьмём... Мы согласились. Откопал он тогда из песку казну свою – хитёр, сукин кот!.. – обделил всех нас, а мы его вишь как разодели: хошь сейчас под венец...

– Ну, пёс с ним... – засмеялся Степан. – Значит, его счастье... Пущай идёт куда хочет... А вы за мной, ребята? – крикнул он к вновь прибывшей голытьбе.

– За тобой, Степан Тимофеевич!..

– У нас, ребята, не спрашивают: кто, откуда, зачем?... – сказал атаман. – Приехал, садись за общий котёл с казаками, и вся недолга... Устраивайтесь, кто как хочет...

Васька, сокольник Долгорукого, загорелый и оборвавшийся, тряхнул своими золотыми кудрями и просиял улыбкой: важно!.. И новоприбывшие смешались с казаками...

– Ну, а мы отойдем маленько в сторону... – сказал Степан отцу Евдокиму и Петру. – Рассказывайте, что видели, что слышали... А там – он поглядел из-под ладони на солнышко – скоро и обед варить казаки будут... Ну, что подумывают на Москве? – присев на старую опрокинутую лодку, спросил он. – Садитесь-ка вот рядом – песок-то мокрый.

– Скушно живёт народ везде, атаман... – сказал отец Евдоким. – Все ропщут: и мужики, и стрельцы, и посадские... Теперь только и живётся, что купчине какому, да боярам, да нашим церковным властителям... А то всё одна видимость только, что живу-де...

– Значит, не лутчает?

– Какое там лутчает!.. – махнул рукой попик. – Одно слово: хны... Так белым ключом злоба-то в народе и бьёт... Вот в Самаре-городке баяли нам наши, что ты на Хвалынское море за зипуном собрался. Пустое это дело совсем. В Москве зипуны шьют не хуже... Вверх надо идти...

– Знамо дело, вверх... – коротко проговорил Пётр.

– Всему будет своё время... – задумчиво сказал Степан. – Придёт час, и Москвой тряхнём. А пока решено на море погулять... Я вас с весенним караваном поджидал было... – прибавил он.

– Только сутки одне не захватили его в Нижниим... – сказал отец Евдоким... – И то гнали во всю головушку... А между прочим, на Бело-озеро в Ферапонтов монастырь заходили, просвирочку отцу нашему святейшему патриарху Никону будто с Соловков занесли... – осклабился отец Евдоким. – Ничего, здравствует во славу Божию, вперевалочку, не торопясь... Да, вот она судьба-то человеческая... – вздохнул он с прискорбием, и лицо его опять постным сделалось. – Вчерась великий государь, патриарх всеа Русии, собинный дружок царёв, а наутро смиренный Никон, инок в подрясничке поганеньком... Так-то вот и все мы...