Иван Наживин - Степан Разин. Казаки

– А вот и он!.. – добродушно воскликнул Алексей Михайлович, увидав подходившего к нему от дворца Ордына, бледного, постаревшего, точно подстреленного. – А я уж думал, не приедешь сегодня. Али неможется?...

– И то неможется, великий государь... – низко поклонившись царю, отвечал Ордын. – Дела есть срочные государские да и своё одно дельце есть...

Он степенно раскланялся с боярами.

– Ну, так я сяду вот тут на солнышке, погреюсь... – проговорил царь, садясь на скамью на берегу сонного пруда.

– А вы идите себе, разгуляйтесь... – ласково сказал он боярам. – Ну, что у тебя там за дела?...

– Первое дело, что в Москву завтра Стеньку привезут, так, может, повелеть что изволишь?...

– Ничего, опричь прежнего... – сказал государь. – Сперва допрос с хорошим пристрастием, а там по ходу дела видно будет. Ну только чтобы везли его во всем парате, чтобы другим повадно не было...

– Слушаю, государь, – поклонился Ордын. – А другое дело это насчёт шведских курантов, о которых я тебе докладывал. Вот изволь послушать... – продолжал он, развёртывая уже помятые куранты. – «Из Риги пишут нам, что бывший патриарх Никон во главе целого войска идёт с Разиным на Москву и царь ищет случая с ним помириться, к чему и патриарх склоняется. А условия следующие: Разина делают царём казанским и астраханским и выдают ему на жалованье войску двадцать бочек золота, а патриарх Никон возвращается на своё патриаршее место». И озаглавлено, как и прежде: «Московское действо»...

– Это негоже... – покраснел от досады царь. – Ты непременно сам отпиши правителям свейским, что разводить-де такие побаски про шабров не подобает. Вы-де одно про нас придумаете, а мы про вас другое, так что же это будет? Напиши, что всё-де в царстве нашем, благодарение Господу, тихо и стройно, чего-де и вам от Господа желаем, а чтобы за ложные куранты виновных наказали бы с жесточью, так-де велит великий государь...

– Слушаю, государь... – сказал Ордын. – Как я уже не раз докладывал твому благородию, надо бы нам при иноземных дворах людей держать поскладнее, чтобы могли они беречь нашу честь государскую. Вот, – вынул он из кармана какую-то грамоту, – и в других местах пишут про нас негораздо. Тут латынью писано, так я тебе переложу. Вот: по-нашему выходит это, что царское-де правительство находится в последней крайности от той смуты... а по-нашему – вся-де Европа страхом поражена и не знает, чем всё это кончится...

– Четвертованием кончится, пусть не трясутся... – опять покраснев с досады, проговорил царь. – Так всем и напиши и всё начисто опровергни: и видом-де не видали, и слыхом-де не слыхали, что вы там про нас на все языки плетёте... Негораздо-де так...

– Слушаю, государь. А затем вот опять поступила грамота от Дорошенка через Малороссийский приказ... Почуяла кошка, чьё мясо съела. Пишет, что я-де и сам опять под высокую руку государеву приду, да и Стеньку наговорю. Этот только и ищет, что денег побольше да вотчин...

– Ништо!.. А ты его не отпугивай... – решил царь. – Денег дадим, только бы его от салтана турецкого отшатнуть... Всё?

– Нет, великий государь, ещё хотел я спросить тебя насчёт астраханских дел. Сказывал ли тебе Артамон Сергеич про письмо от посла персидского?

– Сказывал. А что?

– Да уж очень негораздо он об астраханских воеводах наших описывает... – сказал Ордын. – Пишет, что воров принимали-де они с честью, пили и ели с ними денно и нощно. Ну, князь Прозоровский уж Богу ответ даст, – Царство ему Небесное, – а на князе С. И. Львове надо будет сыскать настрого. Ежели все так дело государское делать будут, то добра ждать нечего...

– Это не упустим...

– Слушаю... А теперь повели, государь, тебе насчёт своего дела челом бить... Отпусти меня на покой, государь. Принять чин ангельский восхотел я...

– Слышал я про то дело от Сергеича маленько, да всё уповал, переменишь ты думы свои... – сказал царь тепло. – На кого ж ты меня-то покинешь?

– Э, государь, на что нужен я тебе, облихованный и всем ненавистный человеченко?... – горько воскликнул Ордын, и губы его дрогнули. – Думным людям не нужны те великие дела государские, которые я для родины и для тебя намечал, – ничего им не нужно, кроме чинов, да денег, да вотчин. Да чтобы никто не тревожил покой их... Устал я, великий государь!..

– А скажи ты мне, как на духу, Афанасий Лаврентьич: может, я чем тебя обидел? – проговорил царь. – Ты говори напрямки... Но только наперёд знай: ежели и обидел, то ненароком. Таких слуг у меня нету ещё... И ежели нужно что, говори: кому-кому, а для тебя ничего не пожалею.