Иван Наживин - Степан Разин. Казаки

– Да ведь я мужняя жена... – тихо проговорила она. – Или ты забыл?

Он потемнел, как туча.

– Нет, нет, нет... – страстно заторопилась она. – Нет, то было до тебя... Я себя соблюла для тебя... Я только к тому, что венчаться нам нельзя по их, брюхано-ву, закону. Да и не надо – я холопкой твоей буду, собакой, рогожей, о которую ноги потирают...

И снова огневые вихри, паля и пьяня, кружили их...

И падал из темноты нежными лёгкими звездинками редкий снежок. Изредка кто-нибудь из казаков поднимал на мгновение голову, смотрел вокруг дикими глазами, натягивал на голову свою одежонку и снова засыпал. Кони всё тревожились. Но торжественна и прекрасна была эта ночь для Ерика и Алёны: такой они еще ни разу не переживали и тогда, в дни их первой, молодой страсти. И они шёпотом рассказывали один другому о том, как жили они в разлуке. И когда что-нибудь особенно волновало Алёну, она прижималась всем лицом к его рукам, коленам, платью и целовала их. А потом опять поднимала на него свои тёмные глаза и, не выпуская его израненных рук, слушала, слушала, слушала... И в свою очередь она рассказывала ему, как пьяная, как во сне, как она искала его первое время, как ждала, как потом пробовала забыть всё в монастыре, как стали все считать её вещей жёнкой и как только что приговорил её воевода к сожжению в срубе.

Он весь побелел: так и теперь не конец!.. Так куда же от проклятых деваться?...

– Э, милый, полнока!.. Обойдётся... Раз ты теперь со мной, мне все нипочём.

Но у него заболела душа болью привычной – точно вот кто клещами сердце ухватил и не отпускает...

И так шла ночь. Иногда брызгали искрами угасающие костры. Лёгкий снежок реял над огнями. И тревожны были кони. Морозец усиливался, и иногда кто-нибудь из казаков вскакивал, поправлял огонь, топотал ногами, размахивал руками и снова, бормоча ругательства, норовил улечься как потеплее. И муть рассвета непогожего разливалась медлительно. А разведчиков всё не было...

– Бррррр... – зябло пустил отец Савва, вскакивая и топоча ногами дробно. – Вот так пробрало!.. Нет, что-то наши опочивальни плохо топят холопы – должно, хозяин дров жалеет... Бррр... Вставай, ребятушки, а то и Царство Небесное проспите... А ты так всю ночь и не спал, полковник? И чудной ты человек!.. Ты против Господа идти норовишь – для чего же Он, милостивец, и ночь сотворил, как не спать?... Бррр...

Табор зашевелился. Люди кашляли, плевались, переговаривались зяблыми, хриплыми голосами и тащили уже со всех сторон сушняк...

И вдруг из чащи на поляну вырвался худенький и рябой мужичонка в лапотках, рваном полушубке и без шапки. На лице его был испуг. Всё всполошилось.

– Братцы, спасайся!.. – негромко бросил он. – Царские люди рядом, в лесу...

Сперва заметались, потом обступили его тесно...

Оказалось, что двое повстанческих лазутчиков были захвачены врасплох драгунами, а один убит при попытке к бегству. Ещё с вечера подошли ратные люди к Темникову – конечно, было их видимо-невидимо, – и темниковцы, трясясь, встретили их крестным ходом. И сразу начальные люди стали пытать про Ерика да про Савву. Темниковцы позамялись было, но сейчас же скорым обычаем десятерых развесили по берёзам, темниковцы всё рассказали и дали зверовщиков вожатыми.

– И меня подводчиком забрали... – весь белый, трясясь, торопился мужичонка. – Да вот тут, в чащобе, вырвался я и убёг... Скорее, скорее!.. Они вовсе рядом...

– Живо все через Журавлиный дол в леса!.. – скомандовал Савва, наскоро пошептавшись с Кабаном. – Там не найдут...

– Все выходы из болота конными заняты... – бросил мужичонка. – Никуда теперь не пройдёшь...

– Так что же делать? Погибать?... – в отчаянии уронил кто-то.

– Погибать или биться.

– Все к оружию!.. – крикнул Ерик. – Может, прорвёмся в леса...

Все схватились за оружие и насторожились. По лесу уже ясно шёл сторожкий шорох, – и справа, и слева, и спереди, и даже как будто и от Журавлиного дола. Сомнения не было: они были окружены. И сразу табором овладела паника: те из лесу бить будут, а они все как на ладонке. Заметались судорожно... А шорох нарастал. Вот совсем близко, за стеной молодого ельника, послышалось звонкое ржание лошади, удар плетью сплеча, осторожные голоса. Между деревьями замелькали всадники.

– Эй, там!.. – раскатился молодой, энергичный голос– Сдавайся, кому жизнь мила...

Поколебавшись, повстанцы сложили оружие. Некоторые даже на колени загодя встали. Алена горячими глазами осмотрела их ряды и – плюнула. Ерик не отрывал от неё тревожного взгляда. Она слабо, украдкой улыбнулась ему...