Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

Если фуражирам удавалось добыть несколько возов прошлогоднего сена или соломы, Шереметев в первую очередь велел отдавать их артиллерийским лошадям. Он понимал, что в грядущем бою артиллерия может решить все. В этом он убеждался не однажды.

Лазутчики — «шпиги», посылаемые в Бендеры с целью разведать силы османов, приносили разноречивые сведения. Один говорил, что у турок двадцать тысяч, другой — что более сорока. В одном они были едины: «Поганые трусятся русского войска». Это ободряло.

Пятого июня Шереметев подошел к реке Прут. Здесь состоялся военный совет, на котором решали: идти дальше или ждать противника на этом месте.

Царь, прибывший с гвардией и полками генерала Вейде к Днестру в районе Сорок, в своем письме Шереметеву писал: «…извольте чинить все по крайней возможности, дабы времени не потерять, а наипаче, чтоб к Дунаю прежде турок поспеть, ежели возможно».

— Государь все еще надеется упредить турок, — морщился Шереметев, читая послание. — Знает же, что они уже на этой стороне.

— А может, визирь не всю армию переправил, — гадал князь Долгорукий. — Вот он и надеется.

— Все равно я не могу оставить конницу без пехоты, а тем более без артиллерии. Сие чревато конфузией.

— Я полагаю, — смущался Рагузинский, — фельдмаршал — человек военный, ему лучше знать, как поступить.

«Советчики, — думал Борис Петрович. — Случись что, отвечать мне, а они: мы, мол, так не советовали».

В каждом письме, приходившем от царя, на первом месте была забота о провианте, об устройстве магазинов.

— Какие магазины, — ворчал Шереметев, — когда почти все с колес в котел идет.

На Прут к нему в ставку прибыл господарь Молдавии Дмитрий Кантемир в окружении ближних бояр.

— Мы приветствуем наших освободителей от османского ига, — заговорил господарь почти без акцента. — Теперь с помощью великого русского царя мы наконец прогоним их с нашей родины. Молдавия вздохнет полной грудью.

Шереметев знал о секретном трактате между царем и Кантемиром, заключенном еще в апреле, но что-то настораживало его в сладкоречивых словах господаря. Что? Он и сам себе не мог объяснить. Но коли он вызвался в союзники, пусть помогает.

— Ваша светлость, — заговорил фельдмаршал сразу после приветствия, — вы, насколько мне известно, обещали и помогать своим освободителям. Армия испытывает трудности с провиантом. По сообщению государя, дивизия генерала Алларта не имеет ни хлеба, ни мяса уже пять дней. Мы тоже доедаем последнее.

— Увы, господин фельдмаршал, хлебом мы не можем помочь, сами видите, что в стране натворила жара и саранча. Но я обещаю поставить вашему войску тридцать тысяч овец и не менее тысячи быков.

— Но мы бы заплатили за хлеб.

— Если б он был, я бы доставил его вам безоговорочно, ваше сиятельство.

Когда они остались наедине, Кантемир сказан:

— По моим сведениям, за рекой Серет есть османские склады с провиантом. Но не знаю, достоверны ли эти сведения.

— Пока я не соединюсь с дивизией и гвардией, идущей с государем, я не могу думать о столь дальней экспедиции. А он не может двинуться сюда, не имея достаточно провианта.

— А где находится его величество?

Шереметев нахмурился, терзаясь вопросом: «Говорить — не говорить?», отчего-то очень подозрительным показался ему интерес господаря к местонахождению царя. Однако, поколебавшись, сказал:

— У Сорок.

Но Кантемир, видимо, догадался о причине этих колебаний.

— Мой вопрос не празден, ваше сиятельство. С некоторого времени только через меня царь имеет связь с вашим послом в Турции — Толстым.

— То есть как?

— Дело в том, что Толстой, в связи с войной, заперт в темнице Семибашенного замка, а моему поверенному Жано визирь разрешил посещать его. Толстой передает свои записки Жано, тот пересылает их мне, а я отправляю царю. Вот так. Я вижу, вы мне не верите, господин фельдмаршал, и где-то понимаю вас.

— Как же мог визирь разрешить вашему поверенному навещать Толстого? С чего бы это?

— Дело в том, что я несколько лет был заложником в Стамбуле. Выучил их язык. А с Балтаджи Магомет-пашой даже подружился, когда он еще не был визирем. Как только он стал визирем, меня возвели в господари Молдавии. Но я, зная, что мой христианский народ с надеждой смотрит на Россию, решил тайно помочь царю с верой, что он примет нас под свое высокое покровительство. А чтобы визирь ничего не заподозрил, я попросил у него разрешения начать переговоры с царем, якобы для разведывания его планов. Тогда же визирь дал мне это разрешение — и мне, и моему поверенному Жано навещать Толстого.