Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

— За каждым же не уследишь, государь, — сказал Шереметев.

— Следить не надо. А вот к слезницам и жалобам местного населения слух иметь обязан, дабы встречали нас не с опаской, но с радостью.

Указав едва ли не каждому полку его место в зимней кампании и определив всем задачи, царь наконец распустил военный совет.

— Ты останься, Данилыч, — сказал он Меншикову, хотя тот, кажется, и не собирался уходить. — И ты, Гаврила Иванович. Сейчас полковника Апостола послушаем. Зови его, гетман.

Данила Апостол был высок, широкоплеч, в казацком жупане, но без сабли.

— Садись, полковник, — кивнул ему Петр на лавку и, дождавшись, когда тот уселся, спросил: — Ну так как там дела, расскажи?

— Худые там дела, государь.

— Знаю. О том денно и нощно сам пекусь. Что Мазепа?

— Мазепа в отчаянье, ваше величество. Он мне вам велел передать.

— Он? Мне? — удивился Петр.

— Да, вам. Но одному чтоб, с глазу на глаз. — Апостол покосился на Головкина.

— Говори при них, они — это я. А граф с Мазепой давно возится. Верно, Гаврила Иванович?

В вопросе царя, в его интонации Головкину слышался упрек: мол, ты вел следствие, ты судил доносителей на Мазепу.

— Верно, Петр Алексеевич, я уж хотел забыть про него. А оно, вишь, опять себя выказывает. Говори, полковник, что там иуда велел нам передать.

— Он хочет назад.

— Назад?! — поразился Петр. — Нет, ты слышишь, Гаврила Иванович? Данилыч? Назад. А! Каково?

— Да, государь, как токмо к нам пришли ваши письма о прощении всех, кто за месяц отстанет от Мазепы, так и он вдруг нет-нет стал поговаривать о возвращении.

— Но сии письма не для него, а для вас — старшины и для рядовых казаков писались. А Мазепа предан анафеме, полковник, ему оборота нет.

— Я тоже ему говорил: государь, мол, тебя, Иван Степанович, вряд ли простит. Но он свое. Я, мол, с таким презентом явлюсь, что мне все воротят — и гетманство и кавалерию Андрея Первозванного.

— Сие прелюбопытно, — сказал Петр и даже заерзал в кресле. — И что это за презент?

— Сам король.

Царь, граф и светлейший переглянулись в великом изумлении.

— Да, он обещает пленить короля и привезти его тебе, — продолжал Апостол. — И тогда, мол, война сразу кончится.

— Ну, братцы, — сказал Петр, — такого оборота я даже от Мазепы не ожидал. И что ж его подвигло на столь смелый и коварный план?

— Одиночество, государь. Да, да. Он думал, что за ним пойдет вся Украина, весь народ. А никто не пошел. Мало того, украинцы бьют шведов. И король за это Мазепу упрекает, мол, обещал войско. Где оно?

— Да, — заметил Петр. — На украинский народ нам обижаться грешно, так бьют шведа, лучшего и желать не надо. А иуда, оставшись в одиночестве, решил другого господина продать. Славно, славно. Ну что, граф, может, найдем тридцать сребреников иуде?

— То все слова, государь, — ответил Головкин. — Пусть свой план на бумаге изложит, вот тогда бы мы…

Головкин неожиданно умолк, дабы не выдавать свои мысли при постороннем, тем более он видел, что царь догадался, о чем хотел сказать граф. Им требовалось именно письменное подтверждение очередной подлости Мазепы, дабы разоблачить его не только перед народом, но и перед шведами.

— Он на сие не пойдет, — сказал Петр. — Слишком хитер. Но попробовать надо. Ты сможешь найти человека и отправить с ним наши условия?

— Найду, — отвечал Апостол. — Ежели надо будет, государь, найду. Но мню я, он не пойдет на это.

— Почему?

— Разве он не догадается, для чего вам нужно его письмо?

— Хорошо. Я вижу, и ты догадался. Тогда скажи мне, полковник, как на духу, на исповеди. Ты лучше знаешь Мазепу, как говорится, с одного копья ели. Скажи, должен я верить ему?

— Нет, государь, веры ему ты не должен являть.

— Спасибо, Данила, за откровенность. И еще: есть среди старшин у него колеблющиеся?

— Есть, государь.

— Кто именно?

— Полковник Игнат Галаган собирается уходить.

— Отчего ж не уходит? Месяц, обусловленный для прощения, уже истекает.

— Он хочет не только полк казаков привести, но и шведов поболе попленить. Я, говорит, перед царем великую вину имею, искупать надо.

— Верно говорит. Но я слово свое держу, принимаю тебя полковником же со всеми к тому привилегиями. Иди под бунчук нового гетмана Ивана Ильича Скоропадского. Воюй. А я ни сам и никому другому не позволю корить вас прошлым. Ступай, Данила.

— Спасибо, государь, — сказал дрогнувшим голосом Апостол. — Спасибо, что блудных детей прощать умеешь.

Поднялся и вышел.