Путь от Илимска до Хабаровки был не слишком продолжительным. Чтоб попасть в Лену, приходилось преодолевать несколько малых рек и один волок. Он лежал между Индирмой и рекой Мукой, впадавшей в Кучу, которая, в свою очередь, впадала в ленский приток Куту. Путь этот был Хабарову хорошо знаком, так как он проходил им неоднократно в том и другом направлении. Реки ещё не обмелели настолько, чтобы сделаться недоступными для крупных дощаников. Садились на мели лишь два-три раза и без большого труда снимались с неё и плыли дальше. Наибольшее затруднение доставил волок, который проходил через скалы.
Путники разгрузили дощаник, вытащили его на берег и взялись перетаскивать по шероховатой неровной поверхности. Ерофей Павлович, не желая отставать от спутников, тоже ухватился руками за борт судна. Он поднатужился, но неожиданно почувствовал острую боль в пояснице, его голова закружилась, и потемнело в глазах. От боли он даже вскрикнул, только выпустил из рук борт дощаника.
Находившийся рядом с Хабаровым Бурцев заметил его состояние, подхватил, помог ему сесть на какой-то бугор.
— Зачем ты берёшься, Ерофей, — неодобрительно сказал Бурцев, — при твоём-то возрасте... Вон сколько у нас здоровых, молодых мужиков.
— Эх, сдал я... — с горечью произнёс Ерофей Павлович. — Подкосила меня эта поездка в Первопрестольную, много сил отняла.
— Что поделаешь, возраст... — в тон ему сказал Бурцев. — Все когда-нибудь старятся и сдают.
Перетаскивали дощаник через волок и спустили его в речку Муку уже без помощи Хабарова. Ерофея Павловича подхватили под руки, доведя до места, усадили между гребцами. Бурцев достал из дорожной сумки флягу и протянул Хабарову.
— Глотни-ка, Ерофей, крепкого зелья. Полегчает, коли теряешь силы.
Ерофей Павлович взял горлышко фляги в рот, смочил язык, но пить не стал. Не было ни желания, ни сил. Ему показалось, что огненное зелье обжигает рот, и лишь запах его вызывает головокружение.
Считаясь с болезненным состоянием Хабарова, Бурцев распорядился почаще устраивать остановки и ночёвки на берегу и сам следил за тем, чтобы для Ерофея Павловича подкладывали у костра охапку веток и прикрывали его тёплыми накидками.
Наконец-то показались очертания Киренгского монастыря, его бревенчатые стены, возвышающиеся над ними купола монастырской церкви.
У стен монастыря располагалось небольшое поселение с казачьим отрядом. Оно было основано ещё в 1630 году десятником Ермолиным и сперва носило название Никольского погоста, переименованного через полтора десятка лет в Киренгский острог. Это название произошло от имени ленского притока Киренги, которая, впадая в Лену двумя рукавами, образовывала остров.
Ерофей Павлович выразил желание высадиться у стен монастыря.
— Свези моих спутников до Хабаровки, — попросил он Бурцева. — И давай, Давыдушка, распрощаемся. Свидимся ли когда-нибудь ещё...
— Свидимся, свидимся непременно... — настойчиво повторял Бурцев. — Тебе надобно отдохнуть с дороги, отоспаться вдоволь.
Двое поселенцев из Хабаровки решили не оставлять Ерофея Павловича одного и тоже высадились у монастыря со всеми нехитрыми вещами. Хабаров тепло распрощался с Бурцевым, уже не веря, что когда-либо свидится с ним.
В монастыре заметили приближение дощаника. Из ворот вышло несколько монахов. Среди них оказались знакомые Ерофею Павловичу старцы Савватий и Иона, навещавшие его в Хабаровке.
Савватий, державшийся за старшего, осенил Ерофея Павловича крестным знамением и протянул руку для поцелуя, потом благословил и спутников Хабарова.
— С приездом, Ерофеюшка. Милости просим в нашу скромную обитель, — высокопарно проговорил монах.
Ерофея Павловича и оставшихся с ним спутников пригласили к столу, угостили постными щами и кашей. Потом настоятель монастыря выразил желание побеседовать с Хабаровым, спросил о поездке в Москву, а потом перешёл к главному.
— Не изменил ли своего намерения принять монашеский сан?
— О таком намерении я не говорил, — ответил Хабаров.
— Не говорил. Но ведь думал об этом. Служитель Божий умеет читать мысли.
— Ты прав, отче. Я думал о монастырском житье. И сие желание укрепилось.
— Доброе желание. А как решил распорядиться имуществом?
— Чувствую, что остался мне земной жизни малый срок. Всё моё имущество — пашни, покосы, строения — после моей кончины перейдёт в собственность монастыря.
— А почему после твоей кончины? Ворота обители остаются открыты для тебя. Принимай сан и передавай имущество в монастырскую собственность.
Читать дальше