Филлип Боссан - Людовик XIV, король - артист

Второй Версаль, Версаль после 1668 года, — тот, что по воле короля и его верного слуги Ленотра стал неограниченным пространством, и здесь подобает говорить о радости обладапространством без ограды, без пределов, пространством, упорядоченным волею человека.

Ленотр, этот симпатичнейший из людей, даже трогательный в своей простоте, более тридцати лет имел в своем распоряжении все финансовые, материальные, человеческие и технические средства, которые мог предложить XVII век. Этот маленький человек умел представить королю самые грандиозные проекты и услышать в ответ:

— Ленотр, я даю вам 20 000 ливров!

— Ах, Сир! Ваше Величество, лучше не делайте этого: я вас разорю...

На прогулке он мог обнять Короля-Солнце, чего не дозволял себе Сен-Симон; он мог сопротивляться и возражать, чего не смел Кольбер. Людовик XIV в 1675 году возведет его в дворянство, и Ленотр ответит, что на гербе он изобразит трех улиток и капусту.

— Но, Сир, могу ли я забыть мою лопату? Не ей ли я обязан милостью, которой Ваше Величество меня почтили?

(Гербом Ленотра стал золотой шеврон на черном поле три серебряных улитки, две наверху и одна внизу.)

Ленотр, обнимавший короля, позволил себе обнять Папу во время своего путешествия в Италию. Людовик призвал его к себе во время осады Камбре, вместе с Лебреном и Ван дер Меленом. И вот опять он, за несколько месяцев до смерти, бок о бок с королем и в таком же кресле на колесиках, по распоряжению Людовика осматривает сады, проверяя их состояние (ему восемьдесят восемь лет). Он говорит:

— Ах! Мой бедный отец, если б ты был жив и мог видеть, как бедный садовник, твой сын, прогуливается в кресле рядом с величайшим королем в мире, нечего было бы добавить к твоей радости...

Этот милый человек был творцом открытого пространства. За бассейном Аполлона пока находится холмик, окруженный болотом. Говорят о том, чтобы осушить болото: Ленотр роет Большой канал, наращивая холм.

Итак, перечитаем «Как показывать сады Версаля», последуем за королем в его прогулке: открытое пространство, столь мудро устроенное, умножаемое зеркалом Большого канала, затем переходит в боскеты с их закрытым зеленым пространством, не этот ли контраст он старается подчеркнуть?

Когда Сен-Симон со злобой, которая появляется всякий раз, когда он говорит о Версале, пишет: «Самое унылое и неблагодарное из всех мест, не имеющее ни панорамы, ни леса, ни воды, ни земли, все здесь — сыпучий песок и болото», он и прав, и не прав. Существует ли более восхитительная панорама, чем от бассейна Латоны? Сен-Симона роднит с Кольбером то, что он не чувствует в Людовике XIV человека мечты и воображения: того, кто замыслит во всех деталях, «вопреки обстоятельствам и вопреки природе», самое совершенное выражение того пространства, на пути к которому находился XVII век, где за пределами визуального скрывается духовное измерение.

Но Сен-Симон имел причины добавить: «ни воды». Город Версаль, возведенный возле дворца, — может быть, единственный город во Франции, через который не протекает ни река, ни ручей, ни ручеек и который не стоит на взморье. Вода была постоянной заботой Людовика XIV, его архитекторов, его садовников и строителей фонтанов. Ее черпали в Кланьи, копали пруды в Сатори, в Монтбороне, на холмах Пикардии. Строили ветряные мельницы и мельницы на конной тяге. Этого не было достаточно. Король был одержим.

«Первоочередной мой приказ — это все, что касается прудов и каналов, которые должны доставлять воду. Вот над чем вы должны работать без отдыха». (Перед цитаделью Ганд, 10 марта 1678 года.)

Где бы он ни находился — в Версале, в деревне, в лагерной палатке во время осады, в Ганде, в Безансоне, в Маастрихте, он справлялся об этих фонтанах. В ноябре 1685-го, едва возвратившись из Фонтенбло, он прыгает на лошадь, чтобы осмотреть резервуары Монтборона. В 1682-ом построили «машину Марли», которая стоила целого состояния. В июне 1684-го он объявляет на своем выходе, что будут использовать энергию реки Эра, в двадцати лье от Версаля и на двадцать шесть метров выше его уровня. Воду берут в Понтгуэне, за Шартром, роют канал, строят два акведука, более высокие, чем те, которые построили римляне на Таре (49)(а побить римлян в деле, в котором они были так искусны, также было для короля делом не последним). 2 000 000 ливров в год, 36 батальонов пехоты и шесть эскадронов драгунов за работой. Это война с Аугсбургской лигой, причиной которой была королевская страсть, как и при сооружении большого театра и церкви.