Наташа Северная - Клеопатра и Цезарь. Подозрения жены, или Обманутая красавица

– Ах, это ты, Долабелла! И напугал же ты меня!

– У меня новости, господин.

– Говори.

– Она умерла от яда, который принес Олимпа.

Вначале Октавиан даже не понял, о ком идет речь, так занимали его мысли об отломленном носе и что рано или поздно это заметят. На кого бы свалить?

– Хорошо, Долабелла.

– Вместе с ней отравились две служанки.

– Ну что ж, преданность всегда в почете. Кстати, я слышал, что Олимпа очень хороший врач, предложи ему службу.

– Уже предлагал.

– И что?

– Отказался. Сказал, что хочет работать в Мусейоне.

Октавиан посмотрел на расписной потолок. На нем были изображены битвы Александра Великого, его победы и смерть в Вавилоне.

– Ну, нет так нет.

Консул вышел из усыпальницы, следом за ним – Меценат и еще несколько придворных Клеопатры, присягнувшие на верность римскому консулу.

– Меценат, я бы хотел, чтобы ты придумал сентиментальную историю о смерти блудницы.

– А именно?

– Ну, как она рыдала перед смертью на могиле Антония, как умерла от укуса змеи, как я пытался ее спасти.

– А почему именно змеи?

– Потому что только Цезарь мог пригреть змею на своей груди! – с долго сдерживаемыми ненавистью и злобой произнес Октавиан.

– Господин, а где похоронить Клеопатру? – обратился к нему Долабелла.

– Где?

Октавиан и Меценат переглянулись. И впрямь – где? Наверное, в Птолемеевской усыпальнице…

Консул подозвал к себе египетского стражника.

– Где бы ты хотел, чтобы была похоронена твоя царица?

– А вы исполните это? – бесстрашно спросил стражник.

– Разумеется. Я римский консул, мое слово дороже золота!

– Тогда… – египтянин на некоторое время задумался. Октавиан терпеливо ждал. – Вместе с тем, кто погубил ее и нашу страну.

– С Антонием? – уточнил Октавиан.

Египтянин кивнул.

– Ну что ж, весело им будет в загробном мире. Не любишь ты свою царицу! – задумчиво произнес консул. – Ты все слышал, Долабелла?

– Да, господин. А что делать с Цезарионом?

– Цезарионом? Хм… Я же не могу позволить, чтобы в мире было много Цезарей. Казнить его.

– А старший сын Антония?

– А-а-а… тот мальчик… Тоже казнить. К чему нам свидетели?

Меценат подошел к Октавиану.

– Я надеюсь, ты уже всех приговорил к смерти, мясник? Когда отплываем в Рим?

Октавиан поморщился.

– Что за шутки у тебя, мой друг? Это все государственная необходимость. Думаю, что уже завтра мы отправимся домой. Здесь все равно делать больше нечего.

С этими словами Октавиан направился ко дворцу. Меценат подозвал к себе придворного художника Клеопатры.

– Срисуй для меня усыпальницу Александра Македонского.

– Хорошо, господин.

– А детей Клеопатры ты действительно заберешь в Рим? – спросил Меценат, догнав Октавиана возле дворца.

– Конечно! Дети побежденных царей должны воспитываться победителями. Это древний закон, и мне почему-то не хочется его нарушать.

Входя во дворец, Меценат поднял голову вверх. В пронзительно голубом небе высоко-высоко парил сокол.

– Смотри, сокол! – Нефтида подняла руку.

Аполлодор взглянул на небо.

– Боги решили участь Клеопатры. Тот вписал ее имя в папирус.

Они сидели на берегу Нила в простой одежде, ничем не выделяясь из толпы. Посовещавшись, они решили направиться в древние храмы Гермонполя. Аполлодор, как бывший главный советник царицы, хотел скрыться от римлян, а Нефтида не хотела больше с ним расставаться.

– Она прощается с Кеметом и с нами.

– Да, – грустно произнес сириец, – прощается. Ну что ж, нас всех ждет новая жизнь.

– С чего ты начнешь историю о Клеопатре?

Аполлодор пожал плечами. Папирус мягко колыхался на ветру, недалеко от того места, где они сидели, купались дети, и их звонкий смех наполнял мир радостью и умиротворением. Тысячи лет так было и будет – смерть сменяется жизнью.

– Наверное, с ее любимой белой беседки в дворцовом саду. Ведь все начинается с любви. Только во что же мы эту любовь превращаем?..

Нефтида прижалась к его плечу.

Обнявшись, они долго сидели на берегу Нила, верные друзья могущественной вселенской царицы. В одно мгновение они стали простыми смертными, не боясь ни забвения, ни клеветы. А над их головами, высоко в небе, там, где пронзительная синева перетекала в мрачную бездну космоса, парил одинокий сокол.

Гептастадия – дамба.