Юрий Федоров - Шелихов. Русская Америка

— Нужно думать, — пояснил старый ватажник, — сказал он им: смотрите-де, как дикую землю русские обиходили. Учитесь! — Покивал головой слушавшим его ватажникам. — Больно лицо у капитана было серьёзное. Видать, на своих крепко осерчал.

Баранов выслушал рассказ, рассмеялся и с сомнением сказал:

— Пущай будет так.

Голиков нежданно-негаданно нагрянул в Охотск. Наталья Алексеевна увидела из окна подкативший к дому возок и, только когда седок вовсе из возка выпростался, узнала: Иван Ларионович! Изумилась крайне. Накинула платок на неприбранные волосы, выскочила на крыльцо.

Голиков вяло улыбнулся хозяйке.

Григорий Иванович был в порту. За ним послали человека. Голиков поторопил:

— Одна нога здесь, другая там.

Сел к столу, хмурясь, взял чашку с чаем, но сделал глоток, другой и о чае забыл, задумался.

Глядя на него, Наталья Алексеевна бабьим чутьём поняла: «Приехал купец с плохими вестями».

— Иван Ларионович, Иван Ларионович, — позвала.

Голиков взглянул на неё, как проснувшись, удивлёнными глазами.

— Да... да, — отпил из чашки, сказал: — Чай у тебя, Наталья, холодноват.

Наталья Алексеевна подлила из самовара. Но Иван Ларионович в другой раз отпил глоток и опять забыл о чашке. Не до чая, видать, ему было, ждал Шелихова.

— Да в чём дело, Иван Ларионович? — допытывалась Наталья Алексеевна, но он только поглядывал на неё, ничего не объясняя. Однако сказал:

— Не бабье это дело, Наталья.

Посланный в порт человек нашёл Григория Ивановича на причале. Сунулся к нему, но только рот успел открыть — я-де от Натальи, мол, Алексеевны, — Шелихов прервал:

— Подожди, — и взбежал по шаткому трапу на стоящий у стенки галиот. Мужичонка, теребя шапку и хлопая глазами, остался на причале.

Галиот третий день стоял в порту, но то одно, то другое мешало отплытию, а теперь обнаружилась течь в трюме. Так бывает: коли не заладится, то и в большом, и в малом чёрт палки в колёса сует.

Мужик ждал Шелихова больше часа. Наконец Григорий Иванович сошёл с трапа и увидел посланца Натальи Алексеевны. И хотя был зол и раздражён крайне — течь таки случилась, — спросил:

— Ну, что там?

— Иван Ларионович Голиков приехал.

— Что? — наклонился Шелихов от неожиданности. — Голиков?

— С утра в доме сидит. За тобой, хозяин, послали.

Шелихов настолько поражён был вестью, что взял мужика за плечи, тряхнул,спросил:

— Ты что, пьян?

— Наталья Алексеевна послала, — забормотал тот, — наказала звать срочно.

Шелихов отпустил мужика, и, как у Натальи, недоброе предчувствие кольнуло ему в сердце. Он постоял мгновение молча, повернулся к спускавшемуся по трапу капитану галиота, сказал коротко:

— Разгружайте судно.

Тот хотел было возразить, но Шелихов, размахивая руками, уже шагал по гнилым доскам причала. Капитан посмотрел вслед, пожал плечами и вновь полез на галиот. На палубе загремел его голос:

— Открывай трюмы! Все на разгрузку!

Так начался день, который позже много раз вспоминал Шелихов.

Голиков встретил Григория Ивановича без улыбки. Поднялся из-за стола, протянул руку. Рука была словно неживая, и недоброе чувство вновь всколыхнулось в Шелихове.

— Садись, садись, — сказал Голиков, — рассказывай, как у тебя? — И, не дождавшись ответа, продолжил: — Я вот вести недобрые привёз, ты уж старика прости, что сразу с такого начинаю.

Шелихов подвинул стул, сел.

Голиков по привычке ухватился костистой рукой за подбородок, помял его, сказал:

— Слухом верным пользуюсь, что Лебедев-Ласточкин, Иван Андреевич дорогой, суда на Алеуты послал и ватаги его вовсю на островах орудуют.

— Как послал? — воскликнул Шелихов. Показал за спину пальцем. — Вон, у причала, стоят два лебедевских галиота. И оба без такелажа. — Усмехнулся: — Шутишь, Иван Ларионович?

— То пущай стоят, — возразил Голиков, — он суда из Петропавловска послал. У московских купцов Собакиных фрахт взял и послал.

— Болтовня, — всё ещё не верил Шелихов.

— Нет, Гриша, не болтовня. Меха в Иркутск пришли. Свежие, сырые ещё. Сам видел.

— Да такого быть не может!

— Может, может, — покачал головой Голиков. — На Алеуты нам теперь и шагу ступить не позволят.

Шелихов грудью упёрся в стол, подавшись к Ивану Ларионовичу:

— А векселя? Векселя-то его у тебя?

Голиков разгладил морщинку на скатерти, переставил недопитую чашку чая и только после того поднял глаза на Григория Ивановича.

— Векселя? — переспросил. Хмыкнул неопределённо и сказал, как ударил: — Векселя он выкупил. И знаешь, кто оплатил их?