Альфред Дагген - Деус Вульт!

— Конечно, сир, он должен это знать, да вот описать трудновато. Племен там множество, и воюют они каждое на свой манер. Сами знаете, из греков воины никудышные, и всю работу за них выполняют наемники. Взять хоть алебардщиков из императорской стражи — они были одеты в кольчуги и воевали в пешем строю, как воины здешнего графа Гарольда [15].

— Я сам сражался при Гастингсе, — бросил Осберт. — Они дрались храбро, но рыцари вкупе с лучниками всегда одолеют пехоту.

— Значит, вы настоящий воин, сир, если участвовали в этой битве! Верно, мы, норманны, всегда били пеших. Среди этой стражи были и саксы — когда их изгнали из Англии, они пошли на службу к императору. Конечно, у нас были арбалеты, которых в ваше время не было: стрельба из них поплотнее, чем из луков. Рыцари, атакуя в конном строю, заставляли пехоту остановиться, а мы потом расстреливали ее играючи словно мишень. Но у греков были и другие воины — главным образом конные лучники. Среди них попадались и болгары, и турки, и половцы, и печенеги, и кого там только не было! Вот с ними иметь дело опасно. Конных лучников можно отогнать, но уничтожить их очень непросто.

— Я никогда не слышал о всадниках с луками, — вставил Рожер.

— Ты же видел Варенна и его лесников на охоте, — резко напомнил отец.

— Да, но их стрелы не убили бы человека, — стоял на своем Рожер. — Непохоже, что такая страна может быть опасной.

— И тем не менее это опасно, — возразил Одо. — Верно, их стрелы не так тяжелы, чтобы убить человека, особенно облаченного в доспехи. Но они могут попасть в ноги или в лицо, ранить лошадь…

— А что произошло, когда вы встретились с ними лицом к лицу? — заинтересовался Осберт.

— Вот что! — ответил послушник, поднимая обрубки пальцев к остатку уха. — Половцы, вооруженные острыми, легкими кривыми мечами, любят показывать свою удаль. Они налетают неизвестно откуда, а потом точно так же исчезают. Однажды мы, полсотни арбалетчиков и полдюжины рыцарей, возвращались к войску после набега на ближайшую деревню. Вдруг конный отряд половцев показался на вершине холма. Не успели мы взвести арбалеты, как они налетели на нас с поднятыми мечами. Но лошадки у них такие низкорослые, что мы не смогли бы на них ездить. Один всадник наскочил на меня и рубанул по голове. Я уклонился, и он отсек мне ухо. Тогда я левой рукой ухватился за его меч, а правой вынул нож и вонзил лошади под лопатку. Она отпрянула в сторону, а потом шестеро наших рыцарей прогнали их прочь. Им не выстоять против рыцарей в доспехах и их крупных боевых скакунов…

Брат Одо сообщил им не так уж много нового. Было ясно, что византийцев он видел только тогда, когда целился в них из своего арбалета, и спрашивать его об их привычках и обычаях бесполезно. Аббат тоже никогда не встречал человека, который побывал бы в Константинополе; лишь один монах-певчий признался, что ему довелось читать язвительные заметки епископа Льюпрандского, который был там немецким послом сто с лишним лет назад. Он писал, что это большой, могущественный город, в котором много золота, а больше певчий ничего не помнил.

По всей Англии рыцари готовились к походу. Однако было ясно, что выступить единым войском им не удастся. Король Вильгельм прекрасно понимал, сколь непрочна его власть, и ни за что не позволил бы воинам собраться вместе: это грозило новым мятежом. Поскольку в Англии не нашлось вождя, который пожелал бы возглавить паломников, они отправились через Ла-Манш каждый сам по себе.

Первого августа 1096 года, в день Святого Петра Винкульского, Рожер выехал из дому. Он и два его спутника дали обет паломников в церкви Бэтлского аббатства и в честь этого события впервые надели плащи с красными крестами на спине — символом пилигримов.

Лошади чувствовали себя превосходно. Жак, десятилетний боевой конь, был уже немолод, но зато хорошо объезжен. Он мчался прямо к намеченной цели без всякого вмешательства всадника, и можно было поручиться, что этот конь не понесет во время атаки: для рыцарского скакуна это было бы непростительно, а для его всадника — смертельно опасно. Это был крепкий и гладкий, красивый широкогрудый конь каурой масти, с белыми бабками и звездочкой, с длинным и гладким хвостом. Во время битвы этот хвост следовало подвязывать, чтобы какому-нибудь пехотинцу не пришло в голову, схватившись за него, удержать лошадь и перерезать ей подколенное сухожилие; но зато во время похода такой хвост был просто незаменим. На передних копытах у Жака красовались подковы, которые служили скорее оружием, нежели защищали от твердой почвы. Задние копыта подкованы не были. Жак мог вести за собой других лошадей, легко ладил с ними и отлично знал как своего всадника, так и слугу. Конечно, это был жеребец, а не мерин. Во время похода на него надевали узду и хорошо подбитое военное седло с полукруглыми щитками, спереди и с боков прикрывавшими бедра и талию всадника. Тяжелый пятифутовый треугольный щит свисал с седла, привязанный к нему крепкими ремнями; щит этот был сделан из кожи, натянутой на деревянную раму, середину его украшал железный умбон [16], а края — железная же оковка. Для левой руки он был чересчур тяжел, и во время боя основной вес его приходился на правое плечо, через которое перекидывался прикрепленный к нему длинный ремень; его можно было слегка поправлять держащей узду правой рукой. Достаточно длинный, щит закрывал владельца от шеи до левой лодыжки и предохранял от дротиков и стрел. Петр Фламандец, который вел коня, нес и восьмифутовое рыцарское копье с острым стальным наконечником. В те времена копья еще не использовали как грозный таран, выбивающий соперника из седла, а пытались поразить врага острием в уязвимое место.