Вячеслав Софронов - Путь диких гусей

Зайла немного успокоилась и решила, что коль Едигир жив и пришел в себя, то с остальным будет проще. Сейчас главное спасти его, увезти отсюда. И она попросила старика помочь ей заделать дыру в лодке.

Осмотрев отверстие, старик все так же поцокал языком и достал из своей лодки кусок смолы и еще какие-то принадлежности. Разогрев смолу на костре, он быстро и аккуратно замазал дыру и похлопал ладошкой по борту лодки.

— Все готово, айда садись, можешь плыть. Не спрашиваю, куда ты везешь его, то ваше дело, а мне к родичам своим пора. На тебе еще рыбину, а там сама промышляй. — И он кинул под ноги Зайле еще одну увесистую серебристую остроносую рыбу.

Они присели возле костерка, думая каждый о своем и время от времени взглядывая на Едигира, который находился все еще как бы в забытьи, смотрел куда-то вдаль, не говоря ни слова.

Зайла подошла к нему и прошептала на ухо несколько ласковых слов. Он в недоумении поглядел на нее, отстраняясь как от чужого человека.

— Плыть надо, милый, — показала она на лодку, — пошли…

Он встал на ноги и, тяжело покачиваясь, медленно ступая босыми ногами, направился к воде. Его остановили, помогли одеться и затем уже усадили в спущенную на воду лодку, погрузили вооружение. Зайла кликнула приблудившихся псов и махнула рукой Назису:

— Прощай, дедушка. Не свидимся больше…

— Как знать, — откликнулся он, — мир большой, а мы маленькие козявки. Не нам судить.

Солнце клонилось к левому иртышскому берегу, в зарослях камыша били крыльями набравшие сил за лето гуси, иная птичья братия, собираясь откочевать на юг. Медведи ходили по лесу грузно и неторопливо, отыскивая подходящее место под берлогу. И рыба стала сонной и дремотной, предчувствуя приход зимы и холодных дней, когда вода будет покрыта панцирем льда и ей предстоит терпеливо дожидаться весны.

И только двое людей в маленькой лодке молча плыли навстречу холодной зиме и ветру, вверив свою жизнь утлому суденышку и могучей реке.

Недалеко от богатого улуса знатного Соуз-хана располагались поселенцы незнатного Карачи-бека. Его редко видели в Кашлыке, и дружбы ни с кем он не водил. Может, неловкость от незнатности рода и бедности хозяйства своего не позволяла гордому Караче-беку часто выезжать в гости и на охоту, где все окрестные мурзы и беки блистали богатыми одеждами, статными лошадьми и свитой. Поговаривали, что дед их рода был простым караванщиком и, накопив деньжонок, купил небольшой улус у отца Едигира, а потом за какие-то услуги ханскому роду был освобожден от податей. Худородный Карача хорошо помнил об этом и не претендовал на признание своей персоны богатыми соседями.

К тому же Карача-бек был невысокого роста и одно плечо от рождения было выше другого. Но сызмальства отец научил его грамоте и письму, возил его несколько раз в Казань, Бухару и Самарканд, куда ездил по своим торговым делам, выполняя притом обязанности соглядатая-лазутчика.

Во время одной из таких поездок отец заразился риштой — подкожным червем-волосатиком. Вернувшись домой и промучавшись более полугода, ослабев от борьбы с недугом, тихо умер, оставив сыну десяток лошадей и двух невольников-ногайцев. Жен своих он похоронил еще раньше, а детей, которых они рожали, сгубила черная оспа. Вот и остался Карача-бек полновластным наследником нищего своего хозяйства.

Но неусыпная гордость жила в молодом беке и что-то подсказывало ему, что день, когда он станет знатным и именитым, пока не настал. Так прошли несколько трудных лет… Когда прискакали гонцы от хана Едигира с требованием идти в Кашлык для битвы с появившимися в Сибирском ханстве степняками, то Карача-бек ничего им не ответил, а после долго размышлял, прикидывая, чем может закончиться его выступление на стороне сибирского хана.

Покрыть себя воинской славой он не надеялся, так как плохо владел оружием из-за хилости своего здоровья. Чужих советов хан Едигир не слушался — и тут Карача-бек не нашел бы применения своим способностям. Ему больше нравился Бек-Булат своей смекалкой и гибкостью ума, но тот был постоянно окружен наушниками и советчиками и никому до конца не верил.

После бессонной ночи Карача-бек решил не ехать в Кашлык, а в случае чего сказаться больным.

"Необходимо выждать и поглядеть, какой из ханов окажется умнее и сильнее, — рассуждал Карача-бек сам с собой в тишине старенького войлочного шатра, — а уж потом явиться к победителю с предложением службы своей. А сейчас… сейчас и Едигиру я мало помогу своей саблей, и показываться у степняков, заранее предав прежнего правителя, более чем не разумно".