Вячеслав Софронов - Путь диких гусей

— Пьяница и развратник, — Зайла сказала это с таким презрением, что даже пьяный Ахмед-Гирей вздрогнул от услышанного, как от удара плети, и попробовал обидеться.

— Но, но… Ты, девка, полегче, а то прикажу своим слугам выпороть тебя, а потом разрешу им позабавиться всем по очереди,

— А ты прикажи, прикажи, братец. Пусть они позабавятся с твоей сестрой у тебя на глазах. Что тебе стоит? — С этими словами Зайла-Сузге отняла от лица платок и смело взглянула брату в лицо.

— Зайла… — в растерянности прошептал он и попятился, — как ты здесь очутилась? Да, ведь брат говорил мне…

— И что же говорил тебе наш уважаемый брат?

— Да ничего особенного… Так, разное рассказывал…

— А сказал ли он тебе, как отобрал у меня единственного сына?

— Сказал…

— И сказал об убийстве моего мужа Бек-Булата?

— Да, и про это тоже…

— А ты-то, что скажешь обо всем этом? Или ты полностью одобряешь его?

— Сестра, что я могу сказать? Война… На войне всякое случается. Бывает и людей убивает. Мог и он умереть. Я имею в виду нашего уважаемого брата.

— И как же ты тут очутился? Про меня ты уже знаешь, — Зайла-Сузге немного успокоилась и говорила уже спокойнее.

— Видишь ли, меня Абдулла-Багадур-хан отправил сопровождать шейхов, которые ехали сюда.

— Темник Абдулла стал ханом?

— Да, он стал ханом. Визири после смерти нашего отца выбрали его. А что я мог поделать?

— Позор на твою голову! Подчиниться безродному Абдулле! Где были глаза Аллаха, когда он с небес смотрел на земную несправедливость. Ты, потомок знатнейшего рода, и оказался простым сопровождающим шейхов!

— То не простое поручение, — Ахмед-Гирей надменно надул щеки и выставил вперед грудь, — они приехали сюда с миссией веры. Эту погрязшую в идолопоклонстве страну давно было пора приводить к истинной вере нашего пророка.

— И от тебя я слышу подобные слова? Не ты ли только что изнасиловал едва ли не на моих глазах бедную девушку? Не ты ли звал меня, родную сестру, за этим же? И ты говоришь о вере?!

— Не тебе осуждать меня. Ошибка может произойти с каждым, а я еще и немного выпил. Но ты сама, по доброму желанию, вышла замуж за одного из идолопоклонников. Ты, верно, вместе с ним приносила жертвы деревянным богам и танцевала лунной ночью вокруг костра. Ха-ха-ха! И она еще осуждает меня?! — Ахмед-Гирей явно стремился компенсировать обвинения сестры и уличить ее саму в отступничестве от веры.

И действительно, та покраснела от несправедливых слов брата и хотела уже уйти от него, но остановилась, вспомнив, что она отныне пленная и идти ей некуда, разве что в одну из землянок. Обернувшись, она заметила, как, привлеченные их разговором, из своих убежищ начинают выглядывать одна за другой остальные пленницы и с интересом прислушиваются к перепалке.

— Ладно, — произнесла она примирительно, — Аллах нас рассудит… Но знай, долго я здесь не останусь. Никакие стены не в состоянии удержать меня, коль того захочу.

— Куда же ты отправишься? Твой муж мертв, а в Бухаре тебе уготовлена если не темница, то гарем у какого-нибудь старого визиря. Ты вроде пока еще девушка ничего…

— Земля большая, — сдерживая себя, ответила Зайла-Сузге, хотя ей так и хотелось плюнуть в лицо ненавистному ей сейчас брату. И, не дожидаясь отвита, вошла в ближайшую землянку.

Ахмед-Гирей, обозленный обвинениями, брошенными сестрой, потребовал у своих нукеров разыскать еще вина, и вскоре пьяные крики его раздались в другом конце городка.

Зато к Зайле-Сузге в землянку начали собираться девушки, надеясь на ее защиту от разбушевавшегося насильника. К тому же он пригласил в городок нескольких своих нукеров, и теперь уже до десятка полупьяных мужчин бесчинствовали среди беззащитных наложниц.

— Неужели некому заступиться за нас? — заговорила высокая смуглая девушка с длинными толстыми косами, достающими ей до пояса.

— Или у вас нет отцов и братьев? — спросила Зайла-Сузге, обращаясь ко всем одновременно.

— Мои братья погибли прошлым летом, — ответила девушка, — а отец слишком стар.

— А мои опасаются взяться за оружие. Ведь тогда хан спалит все селение. Разве одни они могут что-то сделать?!

— И мои тоже… И мои… — послышались голоса.

— Когда меня забирали, то отец, наоборот, обрадовался, мол, я попаду в ханский гарем и буду сытно есть и носить богатые украшения. Мама мне платье дала, к свадьбе приготовленное…

Зайла-Сузге глянула на остальных девушек и увидела, что почти все они одеты в длинные зеленые платья, обшитые на груди бисером, с меховой опушкой на рукавах. "Зеленые сибирские девушки… — вспомнились ей рассказы Едигира, — так и есть, все зеленые девушки…"