Вячеслав Софронов - Хан с лицом странника

Вскарабкавшись на противоположный берег и прячась за толстыми стволами сосен, стали медленно приближаться к месту схватки. Заметили мелькавшие между деревьев спины сибирцев с луками наготове, перебегавших от дерева к дереву.

— Что будем делать? — Герасим, тяжело дыша, повернул голову к Едигиру.

— Кричать умеешь? — спросил Едигир.

— Так кто ж кричать не умеет? — удивился Герасим, задорно тряхнув золотистым чубом.

— Тогда давай, что есть мочи, ори. А вы, — показал рукой Едигир на двух мужиков, — собирайте ветки, листья, огонь разводите.

— Жарить что ли их собрался, — усмехнулся один, но встретившись с жестким взглядом, кинулся собирать сухие ветки.

Герасим, вдохнув побольше воздуха, громко крикнул. Остальные тоже завопили, что есть мочи. Эхо прокатилось по лесу, отозвалось с разных сторон отзвуками и переливами. Нападавшие, напуганные криками, раздавшимися сзади, завертели головами, соображая, кто бы это мог быть.

— Кричите громче по-русски, чтобы поняли, — велел Едигир мужикам, высекая кресалом искру на собранные листья. Занялся слабый огонек и он подул на него, помогая разгореться, обрести силу, подсовывая тоненькие прутики, прошлогоднюю хвою, шишки, все, что подвернется под руку. Наконец, огонь вырвался из глубины, пробежал по прутикам, скрутил листья, требуя новой пищи.

Мужики, не переставая, голосили, кричали с подвыванием, перемежая речь свою бранными словами, одновременно подтаскивали к костру ветки. Теперь все догадались о затее Едигира и дружно помогали ему.

— Разбегайтесь в разные стороны и поджигайте траву, ветки, что сможете. И не переставайте кричать. Громко кричать! — внимательно вглядываясь в чащу прибавил он. — А вы, — обратился к Герасиму с Богданом, — берите луки и на деревья, цельтесь лучше.

Все кинулись с горящими ветками в руках к лесу, низко пригнувшись и выкрикивая кто что мог. Едигир внимательно всматривался в сибирцев, собравшихся в одну кучу и пытавшихся разобраться, кто это голосит у них за спиной. "Сейчас повалят сюда, — подумал он, доставая стрелу, — трудно придется. Догадался бы Грибан ударить по ним в это время и мои бы не дрогнули, не разбежались".

И точно. Десятка два сибирцев, рассеявшись меж деревьями, двинулись по направлению к ним. Едигир прицелился и, выбрав переднего, пустил стрелу. Тот закачался и, схватившись за горло, тяжело упал. С деревьев ударили Герасим и Богдан — еще двое закричали, взмахнув руками. Остальные притаились меж соснами, изготовив луки к бою. И словно услышав призыв Едигира, грянули один за другим выстрелы с противоположной стороны. Сибирцы заметались, попятились назад. В это время от земли начал подниматься густой дым подожженной травы, в разных местах взметнулось пламя.

Едигиру вспомнилось, как когда-то верный Нур пытался спасти его и также поджег лес на берегу Тобола. Когда это было…

— Побежали, — закричал сверху Богдан, не пытаясь скрыть радости, — бегут!

Едигир и сам видел, как те торопливо откатывались в сторону лагеря. Он и предполагал, что они не выдержали нападения с двух сторон и дрогнут.

— Пошли к нашим, — крикнул спустившийся вниз Герасим, — а то сейчас тут жарко будет.

Ведя за повод гнедого, вздрагивающего от потрескивающего вокруг огня, Едигир с мужиками, пригнувшись, пробирались в ту сторону, откуда звучали выстрелы. Увидели небольшой холм, за которым виднелись головы нескольких человек.

— Не стреляйте, свои! — крикнул Герасим, указывая рукой на вершину холма, откуда взвился дымок выстрела.

Они бросились, не разбирая дороги, к холму. Едигир остановился, пытаясь оценить выбранную позицию, и отметил, что лучшего укрытия не найти, откуда бы столь удачно простреливались все подходы. Сибирцы, верно, поджидали темноты, чтоб взять их без лишних потерь и теперь отошли к лагерю, напуганные больше огнем, чем жалкой горсткой людей, оказавших неожиданное сопротивление. Теперь он окончательно убедился в пользе ружей, которые хороши и удобны при обороне, и решил, что обязательно обзаведется пищалью при первой же возможности.

Он еще раз огляделся и вдруг заметил на фоне все сильнее разгорающегося пламени человеческую фигуру, мелькнувшую за толстой раздвоенной по стволу сосной. Он успел пригнуться, юркнув под брюхо гнедого, как тонко пропела стрела, пролетевшая над ним. И хотя спасительный холм был совсем рядом, но какая-то внутренняя ярость, копившаяся долгое время и никак не желавшая успокоиться, затаиться, уснуть, как черные гадюки заползают на зиму в глубокие норы до первого тепла, плеснулась в нем, ударила в голову. И он уже не помнил, как очутился на коне, как выхватил саблю и поскакал, низко пригнувшись, навстречу стрелявшему.