Вячеслав Софронов - Хан с лицом странника

Совсем об ином думал Мухамед-Кул, полузакрыв глаза, дремал, покачиваясь в седле, слегка наклонившись вперед. Он почти не спал в прошлую ночь. Возбуждение от предстоящего похода, в котором он, Мухамед-Кул, впервые сам поведет в качестве башлыка сотни в набег, не давало ему заснуть. Он несколько раз выходил из своего шатра, зябко кутаясь от порывов холодного ночного ветерка. Рядом стоял шатер Кучума, откуда слышалось время от времени глухое покашливание дяди. Тот, верно, тоже не спал, занятый своими мыслями. Все давно привыкли к внезапным появлениям хана посреди ночи на сторожевых башнях городка и никто не знал, когда он спит, а когда бодрствует. Мухамед-Кулу хотелось зайти в шатер к нему, рассказать о своей радости, бурлящей и опьяняющей, поблагодарить, но… Что-то останавливало. Может воспоминания о гибели отца, а может робость перед немигающими глазами хана, чей взгляд не мог выдержать ни один из его приближенных.

Про Кучума шептались, будто он читает мысли, видит насквозь человека и, страшно подумать, может наслать взглядом своим любую болезнь. Мухамед-Кул, в котором детская боязнь сочеталась с почтительностью к старшим, избегал смотреть в глаза сибирскому хану.

Вспоминался ему давний рассказ, услышанный им от пастухов, будто приходилось многим путникам встречать хана, блуждающего ночью по речным поймам в одиночестве, когда накануне видели его совсем в ином месте за много переходов отсюда. Будто мог он обернуться волком и, незаметно подкравшись к конскому табуну, свалить вожака, порвать клыками горло и, выпив всю кровь, исчезнуть, как не бывало.

И сам Мухамед-Кул нередко замечал, как вздрагивали кони при появлении возле них Кучума, начинали испуганно прядать ушами, храпеть, норовили сбросить с себя седока и умчаться подальше в луга.

Не только кони, но и люди ощущали неловкость в его присутствии и, сказав несколько слов приветствия, спешили уйти подальше от всепроникающего ханского взора:

Только один Карача-бек, казалось, нимало не заботился о чарах сибирского правителя, которые вовсе не действовали на него. Или он сам мог читать людские мысли и был равен Кучуму в этом, а может и превосходил в чем-то, касающемся власти над людьми. Но робости перед ним он не испытывал. Это ставило Карачу-бека, если ни в один ряд, то на второе место во всем ханстве после Кучума.

А случись что-то с самим ханом, именно он, Мухамед-Кул, должен занять его место, стать правителем Сибири. Да, но разве будут испытывать подданные ту же робость или даже страх перед ним? Станут ли отводить взгляды, потупив в землю глаза? Будет ли его слово законом для всех и каждого? Нет! Нет! И тысячу раз нет!!!

— Кони устали! — громко крикнул кто-то сзади Мухамед-Кула и вывел его из глубокой задумчивости, заставил вздрогнуть. Он резко натянул повод и повернулся лицом к кричавшему всаднику. То был пожилой сотник Янбакты, пришедший в Сибирь вместе с Ахмед-Гиреем и опекавший Мухамед-Кула после смерти отца. Ему позволительно было то, что другим молодой царевич не простил бы.

— Значит, привал?

— Да, мой улы патша [8] царевич , пора делать привал, — ответил тот, не побоявшись назвать его "улы патша", наследником ханства. А ведь многим это могло не понравиться. У хана везде свои люди и до его ушей порой доходит то, чего не дано слышать простому смертному.

— Что это за место? Чей городок? — Мухамед-Кул указал рукой в сторону видневшихся на крутом иртышском берегу укреплений. — Почему никто не выходит встречать нас? Или мы не на своей земле?

— То земля нашего достопочтенного хана, мой царевич. А добрались мы до Кызлар-туры — Девичьего городка. Там содержаться знатные девушки из семейств местных мурз и беков. Им запрещено выходить замуж и будут они жить в городке до конца дней своих.

— Не здесь ли погиб мой отец? — помолчав, спросил юноша, и две небольшие складки прорезали его широкий лоб, не изборожденный пока отметинами жизненных невзгод.

— Да, неподалеку отсюда, — помедлив, кивнул головой Янбакты.

— Был ли ты в то время с моим отцом?

— Да, мой царевич, я был рядом с ним и поднял его еще живого с земли.

— Почему ты никогда не рассказывал мне об этом, сотник? Или, ты думаешь, я не должен отомстить за смерть отца?

— Мужчина не воюет с женщинами. Это ниже его достоинства. Не пристало и тебе думать о том. Зачем шевелить прах умершего?

Янбакты говорил, не опуская глаз, и они сверкали, как два огонька, на покрытом слоем пыли лице сотника. В них было предупреждение и тревога. Это Мухамед-Кул прочел отчетливо. А хотелось расспросить юз-башу о многом, но рядом гарцевали любопытные до чужих тайн нукеры, подтянувшиеся поближе к ним, и Мухамед-Кул хрипло выкрикнул: