Вячеслав Софронов - Хан с лицом странника

Тай отбежал на несколько шагов в сторону и начал рыть копытом землю, показывая, что больная нога послушна ему и не подведет. Он бросал комья земли себе на спину, стряхивал их, взмахивал длинным, достающим до земли, хвостом, опять подходил к хозяину и проводил языком по его ладони, ожидая найти новое угощение. А Кучум касался его глаз, ушей, шелковистой гривы и невольные воспоминания приходили и, как сладкий сок весенней травы, просились наружу, выходили словами, обращенными к любимому коню.

— Пошли, Тай, погуляем. Не скоро теперь приду к тебе. Ты уж не грусти тут один.

И они шли, как два старых друга, по упругому ковру жестких сибирских трав, увядших в жаркие летние дни, побитых конскими копытами, подрытых подземными кротами. Они шли по полю — человек и конь, и гигантская чаша темнеющего неба, накрывая их сверху, отделяла от остального мира.

О совершенстве основ государства

Идеал государя является следующим: он должен быть высокого рода, со счастливой судьбой, обладающий умом и положительными качествами, обращающий внимание на советы старых и опытных людей; справедливым, правдивым, не изменяющим своему слову; благодарным и щедрым; В высшей степени энергичным, не имеющим обыкновения медлить, господином своих вассалов, с сильной волей, не имеющий в своем окружении лиц, негодных и охотно принимающий наставления — качества, которыми он привлекает к себе людей.

Он должен обладать любознательностью, способностью учиться, воспринимать, удерживать в памяти, познавать, размышлять по поводу познанного, отвергать негодное и проникать в истину — вот качества ума, которые должны быть свойственны ему.

Из древнего восточного манускрипта

Иван Васильевич сидел на высоком крыльце своих палат в Александровской слободе и слушал неторопливый доклад князя Бельского о битве рязанцев с крымским ханом Девлет-Гиреем.

— И обошел он наши заставы ночью тайно, оставил в неведенье воевод наших Шеина и Шереметьева и вышел к Переяславлю-Рязанскому и обложил его. Бились рязанцы с ним три дня кряду, пока не подошли полки воеводы Михаила Ивановича Воротынского и не прогнали. Бежали крымцы, не приняв боя, и оставили город не пограбленным…

— Как же так воеводы наши не прознали о набеге? — Иван Васильевич рассматривал как по лавке пробирается черный муравей, удерживая в своих цепких лапках небольшую травинку. Он преградил ему путь пальцем и тот, ткнувшись в него, побежал в другую сторону, добравшись до края лавки, остановился, глянул вниз и развернулся, не выпуская травинку. Но вскоре понял, что сбился с пути и вновь, уткнувшись в царский палец, начал взбираться по нему, беспрестанно поводя своей продолговатой головкой. Иван Васильевич приподнял руку и стряхнул муравья на пол.

— Ишь, чего захотел! Через меня перебраться! Не выйдет…

— Чего? — не понял Богдан Бельский

— Да это я не тебе. Почему, спрашиваю, воеводы наши Гирея пропустили? Перепились, что ли?

— Послали за ними, ведено прибыть.

— А кто у нас на Рязани воевода?

— Князь Пронский, второй год поставлен как.

— Молодец князь, что удержал город. Отправьте за ним тоже.

Бельский приподнялся, обдумывая, сказать ли ему о главном и, решившись, зная, что царю так или иначе станет известно, добавил:

— Донесли мне, что заслуги Пронского мало в рязанской обороне. Алексей Данилович Басманов с сыном Федором да со своими людьми с вотчины в Рязань прискакали, узнав о крымцах. И не дали им город взять.

Царь посмотрел на него внимательными серыми глазами, думая о чем-то своем, потом щелкнул пальцами и одобрительно кивнул:

— Ай да Басманов! Воин, что скажешь? Будет кому полки водить, когда Воротынский на покой уйдет. Ну, раз они там оказались, то супротив Гирея до конца стоять будут. С Гиреем у князя давние счеты. Зол он на него. Ох, как зол… Как появится, вели вместе с сыном ко мне звать.

Царь заметил, как неугомонный муравей, забравшись по ножке лавки, вновь очутился в том самом месте, где был прерван его путь царской рукой. — Ишь, какой ты прыткий, не хочешь царя слушаться! Норовишь по-своему дело повернуть. Не выйдет! — и он сбросил щелчком муравья на пол.

Богдан Бельский наблюдал, как царский палец, украшенный кроваво-красным рубином, вступил в борьбу с непослушным муравьем, выиграл ее и вновь опустился на расшитый золотыми с серебром нитями кафтан.

Бельский выжидал, сообщать ли царю о том, что на Волге взбунтовались черемисы, а на границе с Литвой перехвачена грамота, направленная новгородцами к польскому королю. Он не мог угадать сегодняшнего настроения царя и потому медлил, не решаясь рассказать обо всем. Но царь, уловив его нерешительность, поторопил: