Вячеслав Софронов - Кучум

— С чем пришли? — перевел цепкий взгляд на сыновей.

— Вот Федор порошок какой-то ищет, — насмешливо ответил Иван и чуть подтолкнул брата в спину, заставляя того выйти на середину.

— Про порошок мне говорили… — застенчиво начал Федор.

— Какой еще порошок, — тут же насторожился Иван Васильевич, — кто тебе про порошки наговорил?

— Человек один говорил, — уклончиво ответил Федор, — будто у посла английского есть такие порошки, что всех людей счастливыми могут сделать, — по всему было видно, Федор боялся отца и уже не рад был, начав разговор, да еще в присутствии посторонних, терялся, бледные щеки окрасились легким румянцем.

— Счастливыми делает… — переспросил царь, силясь понять, о чем толкует царевич. Меж тем Савин успел перевести слова Федора, и лекарь Бомелиус торопливо замахал руками, что-то залепетал по-своему.

— О чем он? — повернул голову царь к Савину.

— Говорит, есть у него такой порошок, — пожал плечами Савин.

— Так уж и есть? — не поверил Иван Васильевич и, спохватившись, тут же добавил. — Знаем мы их порошки-снадобья: до смертушки доведут, а там счастья полные штаны, радоваться успевай, святых выноси.

— Опием называется его порошок, — переводил дальше Савин, — предлагает всем отведать.

— Ладно, пущай готовит, а там поглядим, — отмахнулся царь, быстро утратив интерес к лекарю и собственным сыновьям, — завтра большое дело у нас готовится — изменников на площади казнить будем. Скажи послу и лекарю, мол царь велит быть им поутру на площади.

— Отец, — вскрикнул Федор, услыхав о казни, — ты же обещал мне…

— Что обещал?! — взвился тот. — Ну обещал, что безвинных казнить не буду, а ежели он враг мне, то что прикажешь? Ждать, когда он меня на тот свет отправит, с трона царского спихнет?! И так я уже передал царство Симеону Бекбулатовичу, он всем заведует, а я по малости своей, по убогости лишь с послами беседы веду, о здоровье государей их справляюсь.

— Не слушай ты его, — вышел вперед царевич Иван, — по недоумию он говорит. Казнить надо ворогов, чтоб другим неповадно было. Моя бы воля, — начал он, но царь привычно сдвинул брови, и Иван Иванович вмиг умолк, замер.

— Навоюешься еще. Аника-воин. Идите все. Мне с послом потолковать о тайных делах надо. — Все торопливо вышли, царь встал с кресла, взял в руки посох, с которым не расставался и, обращаясь к Савину, приказал:

— Гляди, чтобы все, о чем говорить будем, с собой в могилу унес.

— Государь… — соскочил тот с лавки.

— Сиди, — приказал Иван Васильевич, — верю тебе, — и глянул так, что у толмача мороз по коже прошел. — Спроси-ка посла, отчего королева ничего не написала о предложении, которое я к ней делал.

Даниил Сильверст догадался, о чем пойдет речь, еще когда царь велел всем выйти вон. Наслышанный об упрямстве Ивана Васильевича он с самого начала ждал этого вопроса.

— Королева Елизавета плохо себя чувствует, — не поднимая глаз, проговорил, — врачи не советуют ей ехать за море. У нее слабое здоровье. Она ждет московского царя к себе в Англию.

— Где это видано, чтоб жених к невесте ехал! — вспылил Иван Васильевич. — Да кто она такая, чтоб от моего предложения отказываться?! Под моей властью столько земель, что на пять королевен хватит. Знаем мы эти уловки! — и повторил, скривив губы, — "плохо чувствует!" К нам бы приехала, и мы бы ее тут мигом в чувства привели.

— Королева предлагает царю свою дружбу, — послу совсем не хотелось выслушивать оскорбительные нападки насчет своей королевы, которую сам же тайно обожал, хоть и не желал признаваться в том, но сейчас испытывал что-то вроде ревности к этому дряхлому московскому царю, от которого к тому же дурно пахло, и в уголках глаз виднелись капельки желтого гноя. Он бы научив его вежливости, не будь послом.

— Да куда мне ее дружбу засунуть? — продолжал кипятиться Иван Васильевич. — Дружбу со мной все государи, окромя польского, водят. Папа римский и то легатов своих шлет, тоже в дружбе уверяет. Так что, мне теперь жениться на нем, что ли?

— Королеве сообщили, что у царя уже есть жена, — попытался сделать свой выпад Сильверст.

— Кто есть? Кто у меня есть? — Иван Васильевич низко наклонился к лицу посла и запах лука, чеснока и еще чего-то отвратительного становился невыносим. — Померли они… — царь попытался сделать скорбное выражение — Так и передай королеве — померли! Отравлены были врагами-недругами. А те, кого за жен считают, то девки мои спальничные. Девки, и все тут, — лицо его, так и не приняв соответствующего выражения скорби, теперь выражало похотливую усмешку. — Ты коль мужик, то понимать должен Мало ли кто при дворе моем живет. Всех их женами что ль называть?