Жорж Бордонов - Копья Иерусалима

— У знатных людей?

— Да, первейших в королевстве. В те времена моей ревнивой женой была моя непомерная гордость.

— Вы из благородной семьи?

— Да, мне говорили так, но оттого лишь тяжелее страдания, когда у тебя нет ни дома, ни домена, ни богатой родни.

— И вы нашили крест, чтобы отказаться от мира?

— Я продал остатки своего наследства, чтобы справить себе доспехи, и уехал.

— С горечью в сердце!

— С больной душой. Ничто не удерживало меня, я никому не был нужен. Но как только предо мной предстали Иерусалим, Голгофа, Гефсиманский сад — вся моя горечь ушла, растворилась… Я стал свободен и со всем пылом души полюбил все это. Успех, богатство — все, чего я еще недавно так страстно желал, стало ничтожным в сравнении с безмерной радостью скачки по песку пустыни или в пыли Святых Мест…

— Я так и думала!

— Но, госпожа моя, здесь нет никакой заслуги! Я не заслужил эту радость, я получил ее в дар.

— А теперь?

— Жизнь моя легка, ибо я люблю ее.

— Возвращались ли вы в родные места, когда ездили с поручениями Бодуэна?

— У меня не было на то времени, да я и не хотел этого.

— Значит, вы полностью исцелились, дорогой Гио. Интересно, что же станет со мной, когда я увижу Иерусалим…

Наши спутники храпели. Лишь маленький огонек на алтаре бодрствовал вместе с нами. И именно там, под сводами Ольне, и родилась наша незабвенная дружба.

Каменщик оказался прав. На этом отрезке Ангулемской дороги, ведущей через Бракону, в густом заброшенном лесу, у нас была очень неприятная встреча. В то время как мы медленно продвигались с копьями наперевес, с обнаженными мечами и надвинутыми шлемами — тамплиеры открывали и замыкали шествие, а боковая стража пробивала себе путь в зарослях — внезапно до нас донеслись крики и звон мечей. Дорога круто спускалась вниз к оврагу и становилась все темнее и опаснее из-за низко нависающих ветвей деревьев и их выгнутых к земле толстых стволов, зарослей травы и переплетенных корней. Снизу поднималась пелена тумана. Нам не оставалось ничего другого, как устремиться вперед всем вместе, что мы и сделали. Радом со мной смело обнажила свой меч Жанна. Васанский конь, белая кобыла и другие лошади воинственно ржали, оскалив зубы и ощетинившись гривами. Мулы дрожали от страха, и один из них упал, покатившись по камням, ломая ветки своей тяжестью; к счастью, он вез лишь наши пожитки! Мы вступили в полосу тумана и вскоре очутились у развилки лесных дорог, посреди которой возвышался замшелый крест. Вокруг него несколько пилигримов жестоко сражались с разбойниками. Узловатые палки ударялись о щиты, мечи со свистом рассекали воздух. Едва завидев нас, разбойники разбежались, как стая воробьев, и исчезли в мшистых зарослях, спасаясь от нашего преследования. Удалось поймать лишь двоих, которые тотчас же были связаны и обысканы. В их карманах оказалось немного золота и перстней. Как и говорил каменщик, они вымазали себе лица углем, чтобы стать неузнаваемыми. Пилигримы сгрудились вокруг нас, благодаря Господа и вознося ему молитвы. Они умоляли позволить им похоронить убитых: целая дюжина убитых паломников лежала, распростершись на мшистой земле. Анселен позволил им это, вопреки увещеваниям тамплиеров.

— Это неосторожно, господин Анселен. Разбойники вернутся с подкреплением и застанут нас во время похоронного шествия, — сказал я.

— Они не осмелятся на это.

— Вы даете им возможность собраться вместе.

— Оставить этих мертвых без погребения?

— Для пилигримов любая земля будет пухом!

— Бросим их на съедение воронам?

Как я уже говорил, Анселен был упрямей быка. Ни в чем не отказывая, мягко, с обезоруживающей любезностью, он настаивал на своем решении или упорствовал в своем желании. Так наши крестьяне вместе с пилигримами принялись копать могилу новопреставленным.

— Милостивый сеньор, мы пропадем, если снова окажемся одни. Проводите нас до Ангулема! Ах, благородные рыцари, правая рука нашего Господа Христа, снизойдите к нашему несчастью…

Мы посадили раненых на крупы лошадей и тронулись, пребывая в большой тревоге. Небо было ясно, солнце почти в зените. Однако по мере того, как мы углублялись в чащу этого проклятого леса, свет мерк, едва пробиваясь сквозь густую листву, колючую кору стволов, молодую поросль и переплетенные ветви деревьев. Плющ и вьюнок, карабкаясь по стволам, свисали сверху длинной бахромой. Огромные, не менее бочонка, пучки омелы тянули соки из ветвистых дубов. За этим неподвижным хаосом мерещились крадущиеся злодеи, подстерегающие нас древние чудовища. А между тем наши пахари и дровосеки — люди с прекрасным аппетитом, привыкшие к тому же к частым и обильным трапезам — умирали с голоду! Но было бы безумием спешиваться для того только, чтобы попировать вволю. Все теснее и теснее обступала нас эта древесная пустыня. Страх ожидания сжимал горло. Слышался лишь стук подков, звон доспехов да хриплые крики воронов. Они следили за нами с надеждой, предчувствуя, что скоро мы доставим им обильное пропитание: и они в этом не ошиблись. Своими маленькими насмешливыми глазками они разглядывали нас с нескрываемым превосходством. Их карканье все время раздавалось впереди нас.