Оливия Кулидж - Крестовые походы

Позади орифламмы группа мальчиков более неказистого вида толкалась вокруг повозки, запряженной парой осликов и украшенной зелеными ветками и пестрой тканью самых разных цветов. Под балдахином, с которого продолжала изредка капать собравшаяся дождевая вода, на бархатной подушке сидел Богом избранный ребенок, неподвижный, словно статуя, лишь покачивавшийся в такт движению повозки по булыжной мостовой. Его звали Стефаном, он был темноволосым мальчиком с тонким загорелым лицом и такой уверенностью в манерах, какую не смогли бы превзойти благословенные святые в церкви. Руки он сложил на коленях, прикрытых одеждой из грубой овчины, которую он носил как принято у пастухов – мехом внутрь. Его взгляд был неотрывно устремлен вверх, к царствию небесному.

За повозкой шагали дети Франции, сгруппировавшись в отряды, и перед каждой группой реяло свое алое знамя. Они были всевозможные, эти флаги, из грубой домотканой материи, поблекшей от солнца и дождя, или шелковые, сохранившие яркий цвет благодаря дорогой краске. Дети тоже были самыми разными: белокурые и смуглые, дети в лохмотьях, в одежде из простой материи, из хорошего сукна, крепкие двенадцатилетние подростки и малыши лет по шести, не более, которые брели вперед, держась за руки старших сестер. Они шли не сотнями, а тысячами, и тоненькие дисканты призывали детей этого города последовать за Богом.

Женщины прижимали к себе своих детишек. Глаза отцов семейств метали молнии в сторону своих отпрысков, которым, если бы они осмелились сбежать со Стефаном, уже была обещана такая порка, какой еще мир не видывал. Однако самые смелые бросались в гущу марширующих групп, и те с привычной непринужденностью смыкались за ними и своими телами загораживали их от родителей.

– О, маловерные! – выкрикнул молодой священник, имевший довольно щуплое телосложение, но выглядевший гигантом среди детей, рядом с которыми он шагал. – Неужели вы запрещаете своим детям следовать за Богом?

Это был трудный вопрос. Все знали, что детской верой можно двигать горы, но собственный ребенок Гуго или Рауль, бесенок с хорошо известными недостатками, требующими исправления, не походил на тех, кто раздвигает воды или заставляет оружие падать из рук неверных. Никто не ответил молодому священнику, хотя многие в страхе перекрестились. Женщины запричитали, когда измученный ребенок рухнул к их ногам, но, шатаясь, поднялся снова, слабым движением отталкивая протянутые к нему руки.

– Бог меня позвал, и с моей верой я смогу идти дальше.

– Откуда вы? – кричали мягкосердечные матери.

Большинство детей не обращали на них внимания, но некоторые молча всхлипывали, и лишь немногие отвечали названиями деревень, которых здесь никто не слышал.

– Куда идете? – выкрикивал высокий священник, указывая вперед.

И детские дисканты, скатываясь вниз по улице, отвечали:

– В Иерусалим!

Боров Вильгельм, стоявший в толпе в первом ряду зевак, потому что всякий, кто его знал, из благоразумия постарался отойти в сторону, уловил ответ высокого священника на вопрос какого-то зеваки и поднялся на цыпочки, чтобы приблизиться к уху Железного Гуго, главного из своих капитанов.

– Пройдут по воде! – воскликнул Вильгельм. – Ты слышал, что он сказал? Они собираются дойти до Иерусалима прямо по морю. Силой веры!

Железный Гуго откинул голову назад и загоготал.

Было и много других, кто посмеивался над ними, хотя, когда на рыночной площади Стефан встал в своей повозке, чтобы всем рассказать, как его позвал Бог, вокруг воцарилось неловкое молчание. Мальчик говорил как посланец Божий, обещая раздвинуть воды с такой уверенностью, что даже в морском порту сумел заронить смутную надежду на свою правоту. В его свите находились священнослужители и благочестивые паломники, обычные люди, сами ни на что не претендовавшие, а просто следовавшие за детьми. От присутствия взрослых речи мальчика воспринимались с еще большим доверием.

Боров Вильгельм и Железный Гуго отправились восвояси, они занимались важным делом, но вынуждены были прерваться из-за прибытия детей. Таким образом, в то время как все добрые горожане распахивали двери своих домов для крестоносцев, Боров Вильгельм с Железным Гуго входили в пивную у причала. Это было захудалое место, отмеченное лишь засохшей веткой плюща, подвешенной на рейке рядом с сигнальным фонарем, который в данный момент не горел, словно заведение было закрыто.

Внутри вместе с одним из своих капитанов ждал Али Сицилиец, у каждого за поясом было по тесаку и паре ножей. Хозяин принес им кувшин пива и тактично отправился заниматься своими делами в подвал. Четверка вела переговоры тихим шепотом, усевшись на табуретах вокруг грязного стола и стараясь держать руки на виду и подальше от оружия. Как и предполагал Вильгельм, Сицилиец хотел слишком многого.