Стефан Цвейг - Погребенный светильник

Но ночь хранила молчание, и сон враждебно избегал Марнефеша. Так он и пролежал до рассвета, не смыкая воспаленных глаз, вопрошая и вопрошая и с каждым вопросом все глубже увязая в удушающей сети страха и жалобных причитаний. И уже заалел восток, а в душе старика все еще царила сумятица, когда в комнату с озабоченным видом вошел хозяин постоялого двора.

— Прости меня, — сказал он. — Вчера я обещал послать с тобой слугу, знающего здешние дороги. Но ночью он неожиданно захворал. На губах его выступила пена, и теперь он лежит в жестокой лихорадке. Есть у меня еще один слуга, и я могу его дать, но он не местный и к тому же немой от рождения. Бог замкнул его уста, но, если он тебя устроит, я охотно пошлю с тобой этого немого.

Вениамин не глядел на хозяина, он смотрел в небо. Вот и ответ, знак молчания. Ему был послан немой, не знающий здешних мест, чтобы место могилы навечно осталось тайной. Наконец-то душа его обрела покой, и он благодарно произнес:

— Пошли немого. И не тревожься. Я сам знаю свою дорогу.

Целый день Вениамин и его немой провожатый шли по пустынной местности. За ними тихо и терпеливо трусил мул, тащивший притороченный поперек спины гроб. Иногда они проходили мимо бедных, покрытых пылью хижин, но Вениамин нигде не останавливался на отдых. Всех встречных он приветствовал пожеланием мира, но избегал любых разговоров. Ему не терпелось завершить начатое дело и опустить светильник в могилу. Он еще не знал, где это произойдет, и какое-то непонятное, смутное опасение мешало ему выбрать место. «Мне дважды был дан знак, — смиренно думал он. — Я дождусь третьего». Так и брели они весь день вдвоем, а земля постепенно полнилась темнотой, и над холмами уже парила на черных крыльях ночь. Небо заволокли тяжелые облака, скрывшие луну, уже давно, судя по ее легкому мерцанию над вершинами, стоявшую высоко в небе. До ближайшего селения оставался час или два пути, там можно было остановиться на ночлег. Но Вениамин упрямо шел и шел вперед, рядом с ним шагал немой слуга с лопатой на плече, а за ними столь же неутомимо трусил мул.

Внезапно мул споткнулся и встал. Слуга взял его за узду, чтобы сдвинуть с места. Но тот, упершись в землю передними ногами, оттолкнул немого и злобно огрызнулся. Животное заупрямилось. Рассерженный немой сорвал с плеча лопату, чтобы черенком ткнуть упрямца в бок, но Вениамин схватил его за руку и приказал оставить животное в покое. Может быть, эта задержка в пути и есть какой-то знак или указание свыше.

Вениамин огляделся. Вокруг расстилалась темная, окаймленная холмами, безлюдная равнина: не было поблизости ни дома, ни хижины. «Должно быть, мы сбились с дороги в Иерусалим, — подумал Вениамин. — Местность подходящая, никто нас здесь не увидит и не услышит». Он воткнул в землю посох: почва хорошая, плодородная и без камней. Здесь легко будет выкопать могилу, а окружающие холмы защитят ее от бродячих песков, которые обычно легко заносят следы. Теперь нужно было сделать окончательный выбор. Вениамин долго смотрел направо, долго смотрел налево, его одолевали сомнения. И вот с правой стороны, на расстоянии трех или четырех полетов камня от дороги, заметил он стоящее в чистом поле тенистое дерево, странным образом напоминавшее по высоте и силуэту другое дерево на холме в Пере, под которым он отдыхал, когда дошла до него весть о спасении светильника. Он вспомнил свой сон и перестал сомневаться. Он тут же приказал немому снять гроб со спины мула, и что же? Как только это было сделано, мул оживился и так быстро двинулся к дереву, что Вениамин почувствовал теплое дуновение его ноздрей на своей руке. Да, это здесь, решил он и дал знак слуге начинать работу. Старательно, послушно и легко, под серебристый звон лопаты, немой вскопал немую землю на нужную глубину. Теперь оставалось последнее дело: опустить в нее светильник. Ничего не подозревающий слуга медленно приподнял драгоценную ношу, и гроб мягко соскользнул вниз. Он лежал ровно, словно вытянувшись, готовый к вечному сну и хранящий в деревянной своей кожуре драгоценное зерно. Пройдет немного времени, и дышащая, зеленеющая, рождающая побеги, вечно живая земля скроет его под своей оболочкой.

Вениамин благоговейно склонился над могилой. «Я свидетель, последний свидетель, — думал он, в который раз ужасаясь силе этой тягостной мысли. — Отныне я один на всей земле знаю тайну нашего светильника. Никто, кроме меня, не узнает и не догадается, где его могила». Но в это мгновение луна откинула закрывающую ее лик завесу; облака, которые с вечера мешали ей сиять, вдруг немного раздвинулись, и сильный луч света устремился вниз, словно посреди неба глянул из-под темных век огромный белый глаз. Нет, не глаз смертного, затененный ресницами, мягкий и бренный, но круглое и твердое, как бы ледяное око, вечное и несокрушимое. Взгляд его проник в глубину открытой могилы: в сиянии луны стали заметны четыре резных выемки на крышке и в белом потоке света сверкнула, как металл, гладкая поверхность гроба. Один-единственный взгляд был брошен вниз с бесконечной высоты; потом облака снова заволокли блуждающую луну. Но Вениамин знал: было другое око, кроме его глаз, которое заметило, где погребен светильник.