Стефан Цвейг - Погребенный светильник

Поставив подпись, он отошел назад, снял кожаный фартук и вымыл руки. После семи дней работы он впервые снова заговорил с Вениамином:

— Я свое дело сделал. Теперь твой черед. Возьми наш светильник и поступи с ним так, как считаешь нужным.

Но к его удивлению, Вениамин возразил:

— Ты трудился семь дней, а я семь дней размышлял, вопрошая свое сердце. И меня охватил страх. Что, если мы совершаем обман? Ибо ты взял одно, а возвращаешь другое тем, кто оказывает тебе доверие. Выходит, что мы пошлем на родину подделку, а здесь оставим то, что добыли хитростью, что не было возвращено нам по праву. Нет, так дело не пойдет. Бог не любит насилия, и, когда я малым ребенком схватил священный предмет, Он размозжил мне руку. Но я знаю, что Бог точно так же презирает обман. Тому, кто хитрит и обманывает, Он повреждает душу.

Захария задумался:

— А если казначей из двух предметов сам выберет подделку?

Вениамин посмотрел ему в глаза:

— Казначей знает, что один светильник новый, а другой старый, и, если он спросит, какой из двух настоящий, мы должны отдать ему старый. Но если Бог устроит так, что казначей ни о чем не спросит, не увидит между ними разницы, ведь они одинаковы по золоту и по весу, тогда, думаю, мы не совершим обмана. Если он сам решит, какой светильник выбрать, и выберет твой, значит, нам будет дан знак свыше. Но решать не нам.

И Захария послал слугу в дом казначея, и казначей пришел в мастерскую. Это был жизнерадостный толстяк с маленькими выпуклыми глазами, которые пристально и хитро выглядывали из-за розовых щечек. Уже в прихожей он со знанием дела ощупал две только что изготовленные серебряные чаши, дотошно обстукал их пальцем и проверил изящный узор. Он перебрал все лежавшие на рабочем столе ограненные камни: поднял каждый и рассмотрел на свет. Он так увлеченно и любовно, вещь за вещью, обследовал законченные ювелирные изделия и заготовки, что Захария вынужден был обратить наконец его внимание на светильники; оба они, безмолвные и золотые, стояли на столе рядом: тысячелетний и только что созданный.

Казначей с интересом приблизился к столу. Видно было, что он с азартом знатока пытается обнаружить хоть какой-то крошечный изъян или скрытое различие между оригиналом и копией. Он осторожно поворачивал во все стороны то один, то другой предмет, так, чтобы свет каждый раз падал на них под иным углом. Он взвешивал их, скреб ногтем, отступал и снова приближался, сравнивал и сравнивал их безупречную одинаковость, но она только раззадоривала его любопытство. Вооружив глаз увеличительным кристаллом особой шлифовки, он обследовал с самого близкого расстояния тончайшие желобки и линии узоров. Но не смог найти различия. Он вконец изнемог, оставил свои тщетные попытки и похлопал Захарию по плечу:

— Ты мастер, Захария, ты сам сокровище нашей сокровищницы. Во веки веков никто больше не сможет различить их, никто никогда уже не узнает, какой из них старый, а какой новый. Такая у тебя верная рука. Великолепно, дорогой мой!

И он отвернулся, чтобы снова любоваться огранкой камней и выбрать камень для себя. Захарии пришлось еще раз напомнить ему о светильниках:

— Какой из двух вы желаете?

— Какой хочешь. Мне все равно, — ответил казначей, даже не повернув головы.

И тут вмешался Вениамин, который все это время робко и взволнованно держался в тени:

— Господин, мы просим тебя: выбери один из двух по своему разумению.

Казначей изумленно взглянул на незнакомого старика. Что ему нужно, этому чудаку, и почему он вздрагивает и не сводит с меня умоляющих глаз? Но, будучи человеком добродушным и слишком вежливым, чтобы отказать в просьбе глубокому старцу, он еще раз обернулся. Поддавшись своему шутливому настроению, он взял монетку и подбросил ее в воздух. Она упала, покатилась по полу, трижды перевернулась, меняя направление, и, наконец, осталась лежать слева от казначея. Тот с улыбкой указал на тот светильник, что стоял слева: «Значит, этот!» После чего вызванные слуги перенесли выбранный им светильник в сокровищницу. Казначей направился к выходу, и ювелир, поблагодарив своего благодетеля, вежливо пошел провожать его до самого порога.

Вениамин остался один в мастерской. Дрожащей рукой он прикоснулся к меноре. Это была настоящая, священная, а для императора казначей выбрал другую.

Когда Захария вернулся в мастерскую, Вениамин все еще неподвижно стоял перед светильником, пожирая его горящим взглядом. Наконец он очнулся, но золотой отблеск меноры так и остался сиять в его глазах. Казалось, на старика снизошел тот тихий покой, который дарует смятенной душе принятое решение.