Жорж Бордонов - Реквием по Жилю де Рэ

— Уважаемый мастер, а где сейчас эта картина?

— Я не знаю. Может, Жиль продал ее, а может, кому подарил…

Жиль:

— Стало быть, — продолжает брат Жувенель, — вы заполучили самых лучших певчих и услаждались божественными песнопениями, ища в них спасения от самого себя. Допустим. Однако недавно вы признались, будто, забыв покой, то возносились до небес, то падали на землю, то исступленно ликовали, то неистово жаждали крови.

— Я и сейчас могу это подтвердить.

— Вы собирали чистые голоса, точно цветы в поле. Вам надобно было ощущать их аромат и перебирать хрупкие свежие лепестки. Ведь у вас слишком обостренная чувствительность. В ту пору вы были обыкновенным человеком, и вместе с тем вы пичкали себя всякими химерами, ибо в них искала себе утешение ваша истинная натура. Я очень хочу вам верить. Но вот вы основали в Машкуле капитул и вышли за пределы не только обыденного, но и дозволенного… И мало-помалу приняли обличье чудовища.

— Я и сам не заметил, как это случилось!

— Да что вы говорите? Вы не только заманивали в свои сети детей и отроков, глумились над ними самым постыдным образом, а после убивали, вы еще кощунствовали, заставляя юных канторов воспевать трагическое избиение младенцев! Ирод, повелевший изничтожить их, боялся за род свой. А вы? Вы же изощрялись в низменных удовольствиях. Больше того: ради греховных наслаждений вы и создали свой сатанинский капитул, дабы издеваться над уже загубленными душами ни в чем не повинных детей.

— Что правда, то правда: получалось, что певчие прославляли мои злодеяния. Это терзало мне душу и не давало покоя ни днем, ни ночью.

— Нет, монсеньор, душа ваша терзалась от другого! До вас уже дошел тревожный слух. И вам надо было спешно отвести от себя подозрения, которые множились с каждым днем.

— Я ничего не скрывал! Жил по своим законам. А часовню велел поставить для успокоения собственной души. Во время молитв — а молился я самозабвенно, могу поклясться! — я боготворил младенцев, загубленных Иродом, и тех, которых убил сам. «И те, и другие, — утешал я себя, — жестоко растерзаны, зато теперь они на небесах — сидят по правую руку Отца нашего».

— Что вы такое говорите?

Брат Жувенель закрывает рукой медное распятие — ему не хочется, чтобы Иисус слышал кощунственные речи Жиля и лицезрел его дьявольское обличье. Пусть слова его канут в пустоте, рассыплются в прах или растворятся во мраке, точно хищные птицы, гонимые ночным ветром! Ибо они очерняют вечную, незыблемую Чистоту. Жиль уловил предупредительный жест монаха. И, повернувшись в мрачный угол каземата, резким голосом произнес:

— Да, боготворил! Мне было жаль, что смерть настигла их так рано. Когда меня начинали терзать угрызения совести, я всякий раз обращался к их душам, моля о заступничестве… Угодно ли вам послушать, какие слова я тогда произносил? Слушайте же:

«Милые мои чада, отныне вы все стали ангелами. Так не оставляйте ж меня в час скорби! Царь Ирод убил ваших братьев. А я лишил вас жизни ради того, чтоб вы вознеслись на небеса, в Вечность…» Иной раз мне думалось — не будь я страшным грешником, не убей я их, они остались бы живы, повзрослели и жизнь неминуемо обратила бы их в таких же пропащих, как я сам. Я взывал к ним в безмолвной мольбе: «Малютки мои, теперь вы на небесах. Так возблагодарите же меня за это! Я принес вас в жертву, спас от жизни. Ведь жизнь — это кошмар. А я вернул вас к Свету…»

— Замолчите!

— Я был чудовищем, но во мне жила любовь! Чудовищная любовь! Я любил эти души, чистые, как первый снег…

— Замолчите! Вы одержимы дьяволом — он вселился и в плоть вашу, и в душу!

— Нет!

— Ваше покаяние не от сердца. А от лукавого. И слова эти не ваши, а его: ибо от них веет зловещим мраком и ужасом, они помечены клеймом нечистого! Зная вашу слабость, плотские желания и духовные устремления, он облек ваши сластолюбивые помыслы мистической тайной. Эти богомерзкие службы и песнопения несли вашему сердцу отраду. С их помощью сатана убивал ваши самые благородные чувства, самые разумные мысли, самые возвышенные порывы.

— А что, если я был искренен в своем безумстве?

— Не надо искать отговорки и ложные оправдания.

— Что, если ваш дьявол опять науськивает меня на коварную ложь, которая ввергает вас в такой ужас?

Роже де Бриквиль:

«Жалкий безумец надеялся искупить грехи молитвами и спасти свою поганую душу. А с этими певчими он едва по миру не пошел…»

Бриквиль снимает шлем. Ночной ветер освежает его наголо остриженную голову. А луна высвечивает острый нос, тяжелый подбородок, длинные оттопыренные уши… Он уже два месяца как расстался с богатым платьем и теперь вот подрядился в ночные стражи — днем он отсыпается. Бриквиль сбежал из Машкуля незадолго до того, как Жиля арестовали. Он сбрил бороду и светлую шевелюру, а лицо и руки натер коричневой краской. Нанимаясь охранять этот замок, затерявшийся посреди лесных чащоб, вдали от бретонских городов, он выдавал себя за ландскнехта, пришедшего со стороны Пиренеев. Так что ныне ему приходится прикидываться голодранцем, он должен затаиться на время и блюсти себя в трезвости, чтобы случаем не сболтнуть чего лишнего. Деньги свои он оставил в надежных руках и теперь ждет лучших времен, когда все поутихнет, и ему снова можно будет выползти на свет божий.