Геннадий Осетров - Гибель волхва

Всеслав нехотя рассказал Пепеле о своей неудавшейся жизни и, закончив, снова молчаливо уставился на реку.

По пристани метались огни, топали по доскам сходен люди, перетаскивающие грузы, а вдали, за широкой рекой, особенно густо темнела ночь.

Все вот так… — тихо выговорил старик, помолчал, потом добавил: — Ошибся и не ошибся ты, вятич. Тут, в Киеве, половина народу из таких, как ты, составлена. Пришлые, беглые, из холопов, из смердов, всякая чадь… Кто счастье ищет, кто от счастья сбежал — теперь тебе свою полоску доли найти надо. Руки городскому делу обучить нужно, ремесло узнаешь — тут и место твое. Хочешь, пошли со мной, будешь с нами изразец жечь…

По долгому взвозу они двинулись к городским воротам. Было совершенно темно, но суета и движение на дороге не утихали. Выкатывались сверху, из мрака, несколько возов, кони, приседая и упираясь копытами, осторожно передвигались к пристани. Несколько возниц держали горящие просмоленные палки, и порой во тьме сверкали белками глаза лошадей, испуганно косившихся на огонь.

Потихоньку обоз скатывался вниз, на дороге ненадолго делалось тихо, лишь в стороне трещали не угомонившиеся до сих пор кузнечики. Потом на темных угорьских лошадях мимо Всеслава проехали безмолвные, словно тени, всадники. Городские улицы теперь опустели, но за бревенчатыми изгородями в избах светились окна. Тут жили ремесленники; ни слюды, ни стекла у них не было, и через верхние, волоковые, окна выплывал наружу дым.

Маленький старик шустро шагал впереди Всеслава. Они подошли ко княжьему двору, и тут Пепела свернул вбок и повел гостя по узкой тропинке среди высокой пахучей лебеды. Скоро в потемках показалась невысокая постройка; по вырытым в земле ступеням сошли вниз. Отодвинув рогожу, старик потянул изгоя за собой.

Густая душная тьма заливала землянку. Всеслав напряженно вслушивался в пустоту и скоро различил в ней разные звуки: слева всхрапывал во сне невидимый человек, что-то прошуршало в дальнем конце помещения и смолкло.

— Ремесло тут живет, землянка для всех. Иди осторожно!

В полном мраке Всеслав, держась за костлявое плечо Пепелы, пробрел к стене и там наткнулся коленом на лавку.

— Ложись, утром до света разбужу, — прошелестел в ухо старик.

Ощупав руками лежанку, Всеслав сел на нее, потом бесшумно улегся. Рядом едва слышно копошился Пепела. Изгой растянулся на лавке и улыбнулся от удовольствия: как все ладно обернулось! Берегыни [20]не оставили его, вывели на добрых людей и приютили.

Потом перед глазами замелькали городские чудеса, и его стал окружать невнятный гул голосов. Еще немного погодя совсем рядом насмешливо произнесли:

— Ну вот, наш сильномогучий богатырь Пепела нового странника привел!

Пробудившийся Всеслав открыл глаза. От него отходил человек в темной сорочке, босой.

Посреди землянки — вырытой в рост человека яме — стояла сводчатая печь. Справа от нее на столе горела тусклая плошка, и по плетенным из лозы и тонко обмазанным опавшей кое-где глиной стенам сейчас двигались тени.

Босой человек достал несколько мисок, ложки, поставил на стол большой глиняный котел, над которым расплывался пар.

Вокруг стола молча рассаживались люди, брали из лукошка по ломтю хлеба. Когда Всеслав и Пепела опустились на лавку, к ним придвинули по миске пшенной каши, политой медом, дали хлеба с куском вареного мяса.

Ели спешно, без разговоров. Пепела управился прежде других, но сидел тихо, задумавшись.

— Ты скоро жевать совсем перестанешь, — обратился к нему сосед Всеслава, — пощупай-ка себя, исхудал так, что скоро через запертые двери пройдешь!

— Дума его гложет, — отозвались с рая стола. — Волчье молоко ищет да яйца жар-птицы… От смерти оборону отыскивает!

Однако никто вокруг не улыбнулся, только Пепела встрепенулся, легко поднялся на ноги.

— Дурак дурацкое и говорит! Живой рукой доедайте — и за работу!

Ремесленники зашагали к выходу. Вместе с ними поднялся из землянки и Всеслав.

Ярко светило летнее солнце, дворец князя Владимира будто раскалился от тепла и краснел неподалеку багровыми кирпичами.

…Волхву Соловью показалось тут, на берегу Клязьмы, что именно такое же, как тогда, пятнадцать лет назад, ласковое тепло прижимается к нему, еще ярче высветляя в памяти тот день, когда остановился он, ослепленный яркими лучами после темного приюта. Вчерашняя растерянность исчезла, предстоящая жизнь в Киеве вместе с ремесленниками казалась лучшей из всего, пройденного доселе…