Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Погрузка продуктов на плот закончилась, Бестужев взял у Крутицкого квитанцию, распрощался с ним и пошел в каюту. Чурин хмуро глянул на расписку.

— Сколько их уже! Примут ли? Эту еще куда ни шло, а вот никифоровскую. Гляньте, подпись — ничего не разберешь. Кстати, как его фамилия?

Бестужев глянул в квитанцию, и действительно, ничего не мог понять, только первая буква чем-то напоминала букву В.

_ Чего ж сам-то не спросил? Напиши — Васильев.

— Написатьто напишу, но кто оплатит квитанцию? Не возьмет компания эту филькину грамоту.

— Ничего, поговорю с Муравьевым, — сказал Бестужев, но голос его прозвучал неуверенно.

После впадения Уссури Амур был очень широк и быстр. Но из-за встречного ветра баржи шли медленно. Потом ветер усилился настолько, что вовсе остановил их. Выждав несколько часов, когда он стихнет, отряд тронулся в путь и в сумерках подошел к селению Дондон.

Едва баржи причалили к берегу, со всех сторон сбежались гольды. У мужчин голова спереди обрита, сзади волосы заплетены в косичку, а в ушах — большие серебряные серьги. У женщин серьги были в носу. Один гольд принес несколько корзин свежей рыбы. Чурин вынес старую рубаху. Гольд пощупал ее, сказал что-то жене. Та показала на три корзины, заполненные сазанами, стерлядью.

Чурин удивился. Гольд истолковал это по-своему и добавил еще одну корзину.

— Почти что даром, — шепнул Чурин, — рубаха-то дырявая.

Но гольд был доволен обменом. Прикинув ее на себя, он завернул рубаху и отдал жене. Увидев это, другие гольды побежали к чумам и принесли рыбу. До самой тьмы шла бойкая мена. Один из рабочих обменял блестящую пуговицу на большого осетра.

— Ну, брат, обнаглел, — укорил его Бестужев.

— А чо! Он, как увидел, сам вырвал ее.

— Не знают цены своему товару, — покачал головой Павел.

Ужин получился на славу.

Вечером серп месяца закатился, облитый кровавыв цветом. Глянув на узкую в просвете туч полоску зари, Чурин сказал, что на Байкале такие закаты к буре. И буря действительно пришла. Во втором часу ночи ветер сорвал с якоря бестужевскую баржу и понес ее от берега. К счастью, якорь вскоре вновь зацепился за дно.

А под утро разразилась гроза. Бестужев несколько раз выходил на палубу и при свете молний пытался пересчитать баржи, но из-за дождя ничего не видел. Утром, когда ветер и дождь утихли, выяснилось, что одну из ньянковских барж унесло. Бестужев послал Пьянкова на поиск, а сам решил подождать отставшего Шишлова. Тут к барже подошли гольды. На этот раз кроме рыбы они принесли связки собольих шкурок, за которые просили серебряные монеты. Стоили они в пять раз дешевле, чем у Хиигана.

— Жаль, все серебро оставил у Радде, — вздохнул Бестужев.

Часа в три подошли баржи Шишлова. Бестужев велел ему наменять рыбы и идти дальше. А Пьянкова все не было. Тут снизу показался какой-то маленький пароходик, который с трудом шел против течения. И ветер, как на грех, дул навстречу. От места, где он появился, до барж он шел целых пять часов. Вблизи все увидели его название — «Шилка». Словно стесняясь за свой пароход, капитан даже не поприветствовал баржи гудком и причалил верстой выше. Вскоре оттуда пришел человек и сказал, что Пьянков нашел свою баржу и ждет их в десяти верстах ниже. Но плыть уже было поздно.

Ночью снова разыгралась буря с грозой. Чтобы избавить Чурина от морской болезни и новой простуды, Бестужев решил отвести его к гольдам. Подойдя к ближайшему чуму, они увидели внутри горящий костер.

— Дождем покрыто, ветром огорожено, — мрачно пошутил Чурин.

Пожилой гольд обрадовался поздним гостям. Бестужев объяснил, что болеет товарищ, и попросился па ночлег. Старик глянул на Чурина и сказал, что здесь ему будет плохо и предложил пойти в зимнюю юрту.

Версты три пришлось пройти под дождем и ветром, но, войдя в зимник, они поняли — шли не зря. Отверстия вверху юрты не было, дождь не капал сверху. Дым из печурки выходил по таким же нарам, которые Бестужев видел у Радде. Здесь жили сын старика с женой и детьми. Молодые встали, приготовили еду, а детишки спали крепким сном.

Четыре высоких столба посреди юрты внизу соединялись площадкой, на которой лежали две собаки. Они, как ни странно, равнодушно встретили незнакомцев, даже не облаяв их. Из-под настила слышалась какая-то возня, звон цепи, и вскоре оттуда показалось что-то темное, мохнатое. Бестужеву показалось: еще одна собака, но это был медвежонок. Чурин спросил, зачем они держат его. Хозяин растолковал, что дети играют с ним, а когда он вырастет, продадут гилякам, а те устроят в честь него праздник. Выяснив, что во время этого праздника медведь будет убит, Чурин усмехнулся: «Ничего себе — в честь!»