Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

— Прямо-таки международный порт, — улыбнулся Бестужев.

У окна кают-компании остановилась какая-то пара. Девушка, разговаривая с молодым офицером, то и дело поглядывала на Бестужева. Увидев их, капитан сказал, что это его племянница, и позвал их жестом. Девушка, ее звали Сима, была очень юна и мила: в светлом платье с накидкой на плечах, в розовом капоре, белых перчатках и с веером в руках.

— Инженер-поручик Сергей Шатилов! — козырнул офицер.

Бестужев спросил Симу, как она отважилась на такое путешествие. Она ответила, что маменька не пускала, но дядя уговорил ее, а папа просил вернуться до конца вакаций в Иркутск.

— Вашего брата Николая Александровича видела, когда он приезжал к Персиным. Столько портретов сделал! И меня писал. Я этот портрет родителям в Верхнеудинск отправила.

— Теперь придется заехать, посмотреть работу брата.

— Обязательно. Папа и мама будут рады познакомиться с вами, а живем мы на Батарейке, над Удой..

— Красивое место, бывал там, — сказал Бестужев и обратился к офицеру: — Ну а вы куда держите путь?

— Из Николаевска в Николаев. Отец умер — раздел наследства.

— Печальный повод… И давно вы на востоке?

— С прошлого года, когда этот вот пароход из Америки привел.

— И мне предстоит плавание туда. Есть там гидравлические движители?

— Не слышал, — удивился офицер — Каков их принцип?

— Идея пришла мне еще в Читинском каземате. Там ведь у нас была своего рода академия, — улыбнулся Бестужев. — Торсон рассказывал о кругосветном путешествии, брат Николай читал лекции по истории русского флота. И вот как-то зашла речь о защите пароходных колес от ядер. Я послушал и сказал: «Что вы привязались к этим колесам, неужели нельзя придумать другого? Надо скрыть движитель в подводной части корабля». «Критиковать легко, творить трудно», — сказали мне. Самолюбие мое было задето — всю ночь я думал и к утру предложил такой вот проект. — Бестужев взял перо и стал чертить схему. — На корме два цилиндрических отверстия. Поршни попеременно всасывают и выталкивают через них струи, а они, упираясь в воду, движут судно вперед.

— Удивительно, я — инженер, впервые слышу об этом.

После ужина капитан провел его по пароходу. Чистота и порядок не только на палубах, переходах, но и в машинном отделении. Металлические части надраены, начищены, обильно смазаны маслом.

— Скоро ли начнем делать такие? Почти вся Сибирская флотилия составлена из иностранных кораблей, — сказал Бестужев.

— Осмелюсь возразить, — улыбнулся Шатилов, — «Новик», «Стредок», «Опричник», «Пластун», «Наездник», «Джигит», «Разбойник» построены в Петербурге и Архангельске, да и здесь начали — «Аргунь» в Петровском Заводе, «Шилку» в Сретенске. И в Николаевске предстоит закладка первой шхуны.

— Рад, — сказал Бестужев. — Этого я не знал. Прощаясь с ним, капитан сказал о том, что ниже по течению орудует шайка беглых каторжников. Десять лет назад сюда, на устье Сунгари, прибыл адъюнкт Лаодунского викария миссионер де Лабрюньер. Местные власти предупредили, что спускаться по Амуру нельзя — территория России, да и разбойники шастают. Однако адъюнкт не послушал, поплыл дальше и как в воду канул вместе с проводником.

— Мог и вправду просто утонуть, — сказал Бестужев.

— Но кроме него еще несколько купцов исчезло. И хоть в последние годы стало спокойнее, советую быть начеку. Если же встретитесь с беглыми, передайте приказ Муравьева — явиться с повинной, тогда их примут на службу, поставят на довольствие…

Рано утром бестужевский караван тремя эскадрами пошел вниз. Встречный ветер гнал огромные валы по реке, тормозя движение барж. У некоторых началась морская болезнь. Особенно плохо переносил качку Чурин, который к тому же простыл. Бестужев напоил его чаем с малиной, укрыл двумя одеялами.

Норд-ост пригнал и осенний холод. Постояв на палубе, Бестужев замерз и пошел одеваться. Надев полушубок, зимнюю шапку, толстые шерстяные носки, из-за чего ноги еле вошли в сапоги, он снова вышел на палубу. Вершины угрюмых гор скрывались за пеленой тумана. Что-то недоброе, грозное таилось в глухих лесистых берегах, навевая тревогу и беспокойство. Беспрестанно моросил дождь.

Ночью ветер усилился и дождь стал проливным. Волны качали баржи, грозя сорвать их с якорей. Уснуть никто не мог, и речь зашла о том, что всех беспокоило.

— Слава богу, у острова стоим, — сказал Чурин, которому полегчало. — Да и погода — никто не подойдет.