Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

— Но у них специальные рейсы, ездить с ними нельзя.

— При желании да при ваших связях, — ехидно улыбнулся Зимин, — можно было договориться…

Уже мелочные придирки в начале разговора испортили настроение, а когда Бестужев услышал, что купцы не хотят брать в расчет вынужденную зимовку, это окончательно расстроило его. Отчет честный, обстоятельный. У многих сплавщиков баржи ушли на дно, сотни голов скота погибло, продовольствие, другие товары, а тут все доставлено без потерь и порчи. За одно это умные хозяева заплатили бы надбавку…

Сколько по-настоящему толковых торговцев знал Бестужев в Забайкалье — Кандинские, Сабашниковы, Лушников, Старцев, Шевелев! Да и в Иркутске их немало — Баснины, Белоголовые, Трапезниковы, Сибиряковы. Как они помогали декабристам, сколько доброго сделали для них! И те платили им тем же. Но есть торговцы, а есть торгаши — жадные, ограниченные, не видящие из-за сиюминутной выгоды дальше своего носа. Неужто не понимают Зимин и Серебренников, что они на этом больше потеряют, чем обретут? Кто из порядочных людей захочет иметь с ними дело, когда станет известно об их придирках? Из-за таких вот и хиреет Русская Америка. Недаром уже поговаривают о продаже Аляски и Калифорнии…

Зимин и Серебренников продолжали что-то говорить, но Бестужев, не слыша их, отрешенно смотрел в окно. Истолковав его молчание как замешательство, купцы начали наседать еще больше. Тыча пальцами в отчет, они размахивали листками. Когда Бестужев наконец глянул на них и увидел вытаращенные глаза, раскрасневшиеся лица, он удивился, до чего отвратительны и вместе с тем жалки они!

— Жили целую зиму в свое удовольствие на готовых харчах!

— И еще требуете за это оплату!

«Как перевернуто все! — подумал Бестужев. — Будто не я, а они требуют справедливого расчета и призывают к совести».

Как ни странно, именно их искаженные лица вернули Бестужеву самообладание. Он окончательно понял, с кем имеет дело, встал и сказал:

— Мне все ясно! — сухо кивнув головой, он щелкнул каблуками. Нет-нет, да и проглянет военное. «Хорошо, что честь не отдал», — подумал он.

Неожиданный уход Бестужева обескуражил купцов. Оборвав на полуслове шквал «доказательств», они так и остались с открытыми ртами, разведенными руками. Потом глянули друг на друга и стали обсуждать, что бы все это значило?

— Он этого так не оставит, — сказал Зимин.

— Обратится к Кукелю или даже Муравьеву?

— Но вот ему кукель! — взревел Зимин, показав кукиш вслед Бестужеву. — Компания у нас частная, и вмешиваться в наши дела никто не имеет права!

— Так-то так, но…

В это время на улице под высокими окнами показался Бестужев, чему-то улыбаясь и покачивая головой.

— Смотри, он еще и смеется, — кивнул Зимин и, метнувшись к окну, по-змеиному зашипел от злости. — У, каторжник! Дернул же черт связаться с ним! Но хорошо смеется тот, кто смеется последним!

А Бестужеву действительно было смешно, что надеялся на честность, порядочность купцов. «Поделом же тебе, наивная душа!»

Пройдя немного, он сел на лавку у чьих-то ворот, закурил. Ну ладно, встал, ушел. А дальше что? Четыре месяца — не шутка. Тясяча рублей! Из полученных трех тысяч половина ушла на дорогу только в одну сторону. На оставшиеся — зимовал и добирался обратно. Вот так коммерция! Нет, надо как-то взять положенное! Посоветуюсь, конечно, с Болеславом Казимировичем и Муравьевым. Однако купцы, хоть и боятся их, — лица частные… Не зайти ли в редакцию к Петрашевскому, посоветоваться с ним…

Михаил Васильевич действительно походил на декабриста Никиту Муравьева фигурой и манерой разговора. Правда, у Петрашевского была буйная окладистая борода, словно возмещавшая недостаток волос на голове. И, удивительное дело, Петрашевский выглядел старше Бестужева, хотя был на двадцать один год моложе.

— Искренне рад познакомиться, — Петрашевский встал, заволновался, увидев нежданного, но столь дорогого гостя, начал спрашивать о матушке, сестрах.

— Матушка умерла через два года после встречи с вами, а сестры более десяти лет жили здесь, в Селенгинске, недавно проводил в Москву.

— Прекрасно помню их, беседовал с ними в Сольцах.

— Вы хоть пожили там? — спросил Бестужев.

— Очень мало, хотя матушка купила усадьбу, можно сказать, ради меня — думала отвлечь этим от политики, но, как видите…

— Словно рок какой-то над Сольцами. Жили мы — оказались в Сибири, купили вы — и тоже попали сюда. Все мы грешны перед матерями. И сколько их еще поплачет о сыновьях!