Юзеф Крашевский - Сфинкс

— Через столько-то и столько-то, — говорила она, — явится наш желанный гость!

Она упрекала мужа, что он не достаточно разделяет ее счастье, ее радость.

— Если будет сын, дам ему имя Ян; если девочка, назову ее Иоасей. А какая будет красавица! Как тот ребенок Альбано, которого я так люблю, знаешь? Вот увидишь, он будет тебе служить моделью ангела, только приделаем ему крылышки.

Долгие часы проходили без занятия, без дела, среди нежных ласк, забвения обо всем. Уроки Яна, неизвестно почему и отчего, постепенно прекратились; нужда опять чувствовалась дома. Не видя другого выхода, Ян отправился к Жарскому одолжить денег. Старый делец, подсчитавший все выгоды, охотно согласился; он уверил Яна, что всегда придет ему на помощь, пока только будет в состояни, и успокоил его относительно будущего. Как все нерасчетливые люди, охотно черпающие из чужого кошелька, но не видящие, что будет завтра, Ян, будучи в состоянии легко взять в долг денег, вскоре сильно задолжал. Со страхом он огляделся, когда посчитал, наконец, все деньги и увидел, что их нельзя окупить даже годом труда.

У него все спуталось в голове.

Ягуся болела, ослабла, забыла об экономии; жила вся в ребенке. Не решаясь противоречить ей, видя, что она больна, Ян забросил и уроки, и работу, просиживая около нее и не умея ни в чем отказать.

Последние деньги кончились; Мамонич молчал печальный и задумчивый. Ян, стыдясь, не торопился жаловаться перед ним и посвящать в свои дела, чтобы не вынуждать к новым самопожертвованиям.

Наконец, однажды, когда Ягуся не могла сама уйти гулять и послала их, оставшись с подругой юности, Мамонич нарушил молчание, длившееся несколько месяцев, и спросил:

— Скажи же мне о себе, о своих делах; есть у тебя деньги?

— Не спрашивай об этом, — ответил Ян.

— Опять тебе не хватает, понимаю, но как же вы жили до сих пор?

— Я брал в долг, — прошептал Ян.

— А! Брал в долг? — живо спросил Тит, — где? У кого? Может, у евреев?

— Нет, большею частью у Жарского.

— Это почти одно и то же, — возразил Мамонич. — Ему хочется заполучить остальные твои картины; надо ему вернуть деньги. Скажи откровенно, сколько ты ему должен?

— Много! Будешь удивляться и сердиться, не скажу. Но Ягуся больна, не сделать для нее чего-нибудь в этом положении было бы безжалостно, постыдно напоминать ей об экономии, нельзя. Ну, скажи сам! Я ее развлекаю и баюкаю надеждами на заработок, а о долгах не упоминаю, скрываю, должен скрывать.

— Но как же ты рассчитаешься?

— Жарский может взять картины, ты сам говорил.

— Да, но по какой цене? По ничтожной!

— Разве он был бы столь хитрым, столь?..

— Договаривай: подлым, больше, чем думаешь. Между тем Мручкевич и Перли перехватили одну работу, которая бы тебе подошла. Новый капуцинский костел, десятка два миль отсюда, строится на месте сгоревшего.

— Что ты говоришь!

— Да, да! Только вчера я узнал об этом. Перли ожидает получить несколько тысяч злотых; Мручкевич взял только факторские. О тебе распространяются слухи, что ты спишь на золоте, а тебе, может быть, не на что купить хлеба!

— Как раз я опять собрался к Жарскому.

— А уроки?

— Сошли на нет; я запустил их. Бедная Ягуся беспокоится, страдает сильнее, когда меня нет около нее. Состояние ее очень беспокоит; не могу оставить ее без присмотра. Прислуга прибавилась, а дома ни копейки.

— Вот пока что три червонца, — сказал Тит. — Я взял их для тебя на всякий случай, больше нет.

— Оставь, я тебе и так должен.

— Ничего не должен, пока я не приду и не скажу в свою очередь: дай, мне необходимо. Но слушай, Ян, подумаем, побеседуем, как тут выбраться из этого? Каштелян…

— Разорен. Француженка при брачном договоре обставила развод такой суммой, что, прибавив ее к прежним долгам, он совсем обеднеет. Живет по-барски: делает долги. Вся надежда его на богатую женитьбу. Ему сватают богатых наследниц неизвестных фамилий. Но пока что он сам занимает по сто червонцев и кормится надеждами.

— Когда-то ты мне говорил о наследственном куске земли! Ян покраснел и что-то невнятное проговорил.

— Ты ее продал уже?

— Нет пока, но и то уж считаю грехом, что мысль о продаже приходила мне несколько раз в голову. Там жил отец, там жила и умерла моя святая мать, это воспоминание.

— Ян, ведь воспоминаниями не проживешь! Если от продажи этого участка можешь выручить сумму, достаточную для покрытия долгов, а с остальной уехать отсюда в Варшаву, во Львов… Если бы твоя мать была жива, она бы первая охотно пожертвовала этим уголком, где ты уже, наверно, жить не будешь.