Садриддин Айни - Бухарские палачи

Когда же они ушли, кази-калон стал нашептывать кушбеги:

— Если мы накажем его строго в соответствии с прогрешением {9} 9 Так в тексте (прим. В.С.) , позор падет на всех мулл и шейхов. Не ограничиться ли нам назиданием?

— Шариат в ваших руках, — согласился кушбеги. Кази-колон сделал знак, и стража подвела пирзода.

— Мы не желаем из-за тебя позорить служителей великого и всемогущего аллаха. А не то отдали бы тебя на избиение камнями! Убирайся! В будущем твори, предвидя последствия.

— Оговор, таксир, клевета! — запричитал было пирзода. К нему подскочил есаул и погнал прочь, приговаривая: «Кайся! Молись за эмира!»

Пирзода завел-затянул молитву во славу и процветание его величества, затем, как ни в чем не бывало, поправил одежду, чалму и спустился к Регистану.

— Существует ли на свете этот твой пирзода? — усомнился Кодир-Козел.

— Существует, и похождения его на этом не кончаются.

— Раз так, мы рады! — сказал Хамра-Силач.

— Как-то я приехал в Каган развлечься. Прохаживаюсь по улицам и вдруг — гвалт на привокзальной площади. Смотрю — из вагона высаживают арестанта, по бокам — стража с русскими ружьями. Я признал... в арестанте обожаемого своего святого отца — пирзода! Мне не терпелось пронюхать, что он натворил на этот раз, но стража и близко меня к нему не подпустила. Я поневоле потащился в хвосте длиннющей процессии зевак... Исчез мой пирзода в приемной туксаба — военного начальника Кагана, а меня и других любопытных, само собой, прогнали.

Назавтра я — к приятелю, а он служил у туксабы; и так и эдак стал выпытывать у него, почему схватили пирзода.

— Что же он выкинул? — спросил Хамра-Силач.

— На станции Фараб завернул пирзода, куда бы вы думали? В притон, да к тому же неузаконенный властями. Его содержала тайно какая-то частница без патента. Полиция застукала пирзода там и составила на него протокол. Ни в жизнь не догадаетесь, что там понаписали! Содержательнице притона тоже досталось, а как же иначе, ведь «она, не имея на то официального разрешения, открыла прибыльное заведение». В общем, их обоих отвели к начальнику полиции. Тот припаял хозяйке семь суток ареста; грешника же, как подданного Бухары, отослал под стражей к туксабе Кагана — пусть-де он принимает меры по собственному усмотрению.

— А его «высокородие» туксаба? — последовал вопрос Курбана-Безумца.

— Туксаба запросил по телефону указаний от кушбеги; тот в свою очередь посоветовался с кази-калоном, и они, посовещавшись, опять простили любвеобильного пирзода.

— Шахиду помог мюрид [26] Мюрид — послужник, ученик, последователь духовного наставника. , — вставил Хамра-Силач и все дружно засмеялись.

— Услуга за услугу. В день Страшного суда шахид пирзода избавит мюрида кушбеги от адского огня, — заметил под общий хохот Рузи-Помешанный.

— Самое забавное — впереди, — объявил Маджид, когда все угомонились. — Очутился я как-то в Кагане проездом из Чарджуя. К последнему поезду на Бухару я опоздал, а добираться на фаэтоне слишком дорогое удовольствие. Поразмыслил я и решил: не беда, переночую в Кагане, а завтра — на самый ранний поезд и в Бухару. Я зашел в чайхану Шарифа, болтаем мы с ним о том, о сем, балуемся чаем. Внезапно какой-то человек мимо нас — шмыг! На голове — громоздкая голубая чалма, слева свободно свисает конец — как это принято у афганцев; этим самым концом он прикрывает лицо. В общем, и гадать не надо: человек хочет остаться неузнанным. Под мышкой у него что-то вроде объемистой торбы. Я смекнул сразу — жулик, только что стянул добычу, и покрался следом...

— Вор собрался жулика ограбить, — улыбнулся Рузи-Помешанный.

— Точно! И будь все, как я думал, мешок достался бы мне и никому другому, — ответил Маджид. — Неизвестный, вижу, ходко-ходко устремляется к дому греха и — нырь в дверь. И хоть весь я, кажется, обратился в зрение, я так и не разглядел его лица.

На цыпочках подобрался я к окошку. А за ним — просторная зала в тусклом свете, столы, загроможденные бутылками водки и пива, за столом пьяные мужчины.

Около них хлопочут женщины, потрепанные, увядшие, размалеванные; женщины наливают разные напитки в стаканы и рюмки и подносят их клиентам, уже сильно захмелевшим. Когда бутылки опорожнялись, женщины запихивали их под столы, в ящики, тут же вынимали непочатые.

Посетители то один, то другой поднимались и куда-то исчезали; уединялись со своими подружками...

На сцене расположились музыканты и певцы, все пьяные — ни складу, ни ладу — тянули: «Лублу, лублу тебя Махмаджон, лублу Махмаджон».