Василий Седугин: Владимир Мономах

– Белослава, ты ли это? – тихо спросил он, остановившись перед ней.

Она взглянула на него большими глазами (у него захолонуло сердце: прежние, когда-то любимые очи, и время их не изменило!), и вдруг они вспыхнули неподдельной радостью.

– Владимир! – с нежностью произнесла она. – Как я рада тебя видеть! Никак не предполагала встретить на улицах Киева. Какими судьбами? Думала, что ты опять в какие-нибудь походы отправился…

Ее слова, словно музыка, трогали его сердце, бередили прежние раны. Он не мог оторвать взгляда от ее лица. Да, время не пожалело и ее. Вокруг губ и глаз появились морщины, в густых волосах проступила седина, но, несмотря на годы, она была по-прежнему красива, поразительно красива!

Они пошли рядом.

– Так ты не ответил на мой вопрос, – сказала она, улыбаясь той затаенной улыбкой, которую он любил. – Надолго ли прибыл в столицу?

– Вторую неделю кручусь по своим делам. На днях собираюсь в Переяславль. А ты по-прежнему занимаешься с учениками?

– Да. Ты не представляешь, как это захватывающе интересно! Дети забирают тебя полностью, без них жизни не представляю. Такие они забавные! На днях мальчик из младшей группы во время занятия вдруг встал и пошел к выходу. Я его спрашиваю: «Любомир, ты куда?» А он отвечает: «У меня сегодня бабушка пекла блины. Я сейчас поем и вернусь».

Они посмеялись.

– Как же так, – спросил он, – ты столько времени отдаешь детям, и муж не выказывает недовольства?

– Когда был жив, мирился. Но вот уже шесть лет как погиб где-то в степи в войне против половцев.

– Я тоже свою Гиту похоронил…

Они некоторое время шли молча, каждый думая о своем.

– Раньше была убеждена, что с уходом молодости жизнь заканчивается, – раздумчиво говорила она. – Ан нет, началась новая полоса, не менее интересная, чем прежде. Выросли дети, они уже не требуют постоянного пригляда, у них своя судьба. Пробуждаются какие-то неведомые силы, хочется устроить все по-новому, по-умному, а не сгоряча, не впопыхах, как в юности…

Мономах слушал и удивлялся: Белослава говорила будто про него, и он подобное переживал в своей душе. И он сказал:

– Да, на жизнь начинаешь смотреть по-иному. Я первого сына, Мстислава, в одиннадцать лет отправил княжить в Новгород. Как он рос и мужал, даже не могу сказать. Но теперь это уважаемый на Новгородчине князь, побил умелого и опытного полководца Олега Святославича, что очень многого стоит. Женил на шведской принцессе, живут вроде дружно…

Сказал последние слова и пожалел. Сразу вспомнилась их юношеская любовь, в которую внезапно вторглась английская принцесса. Он мельком взглянул на Белославу и увидел, как потемнело ее лицо, но она тотчас справилась со своими чувствами и сказала:

– Я слышала много хорошего про Мстислава. Говорят, он весь пошел в тебя, даже внешностью.

– У меня на него большие надежды. Хотелось бы под старость передать ему бразды правления в княжестве.

Он хотел рассказать о гибели второго сына, Изяслава, но подумал, что это внесет в их беседу печаль и навеет горестные мысли, поэтому стал рассказывать, как с Олегом Святославичем ездили в степь сватать половецких принцесс, нарочито подчеркивая какие-то забавные, веселые моменты, и она смеялась вместе с ним.

– А я своих детей и поженила, и отдала замуж в Киеве, так что живут они возле меня, согревают душу. Почти каждый день то я у них бываю, то они ко мне приходят.

Они прошли от Вышнего града, угнездившегося на самой вершине горы обрывистого берега Днепра, к другой крепости, называемой Звенигород, и спустились к посаду Пасынча Беседа. Добротные двухэтажные терема и дома князей и бояр, окруженные глухими заборами, сменились на одноэтажные, с маленькими окошечками, закрытыми бычьими пузырями, реже слюдой или стеклом. По Взборичеву взвозу, где великокняжеские тиуны и мытники взимали дань за переправу и торговую пошлину, почему он и получил такое название, они прошли на Подол, расположенный при впадении в Днепр реки Почайны; здесь был расположен киевский рынок, собравший торговых людей едва ли не со всего тогдашнего мира. Ломились от товаров днепровские причалы и амбары, завалены были ими торги. Раскладывались на лавках и развешивались на жердях песцовые, собольи и куньи меха, главное богатство Руси, прославившее ее далеко за морями. Рядом лежали изделия русских умельцев: посуда из серебра, отделанная чеканным узором, тисненые серебряные колты, золотые ожерелья с перегородчатой эмалью, украшенные тончайшей сканью серьги, изделия из червленого серебра. Рядами стояли гончарные поделки – кувшины, черпаки, корчаги, чашки. Показывали труды своих рук кожемяки, кузнецы, косторезы, тесляры и прочий ремесленный люд. Арабские купцы предлагали шелковые ткани, пряности, драгоценные камни, браслеты и ожерелья; гости из Византии выносили на торг златотканые паволоки, золотые и серебряные украшения, аксамиты, дорогие вина и оружие.