Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)

Бедняга протянул ей было руку, но она с трагическим видом оттолкнула ее и покинула комнату, в которой происходил этот злополучный обед. Томми вдруг расплакался: несмотря на все эти вопли и крики, у него слипались глаза.

— Мария, пожалуй, некогда его укладывать, — сказал Клайв с грустной улыбкой. — Пойдем, папа, уложим его спать. Иди сюда, Томми, мой мальчик! — И он взял ребенка на руки и понес его наверх. В глазах старика засветилась мысль: к нему вернулось его спугнутое сознание; он последовал за своими детьми наверх и оставался там, покуда мальчик не заснул в своей кроватке; а когда мы с ним возвращались домой, он рассказал мне, как они вместе укладывали малыша спать и как трогательно он читал "Отче наш" и просил господа не оставить тех, кто его любит.

Так соединились в общей молитве три поколения: мужчина во цвете лет, чей дух смирили испытания и беды, а верное сердце осталось исполненным любви; дитя в таком же блаженном возрасте, как и те, коим Первый, произнесший эту молитву, "не препятствовал приходить к нему", и старик, едва ли не столь же добрый и безгрешный, для которого близился срок обрести свое место в мире Вечного Сострадания.

Хотя Клайв и поклялся не садиться больше с тещей за один стол и не спать под одной крышей, ему назавтра же пришлось отступиться от своего решения. В дело вмешалась иная непреодолимая воля, и молодому человеку пришлось признать бессилие своего гнева перед этой высшей властью. Наутро после злосчастного обеда мы отправились с моим другом в банкирскую контору, указанную в письме мистера Льюса, и я получил там всю сумму, которую, по словам полковой дамы, задолжал ей полковник Ньюком, а совокупно и набежавшие на нее и в точности подсчитанные проценты. Клайв тоже набил карман деньгами и отправился в богадельню Серых Монахов к своему милому старику, пообещав приехать с отцом к нам на Куин-сквер отобедать. С утренней почтой я получил от Лоры письмо, извещавшее, что она сегодня с курьерским прибудет из Ньюкома, а заодно содержавшее просьбу приготовить запасную спальню, поскольку она везет с собой одну гостью.

На Хауленд-стрит, к немалому моему удивлению, двери мне отперла все та же воинственная служанка, которая накануне получила расчет; и не успел я войти, как к дому подкатил экипаж небезызвестного мне эскулапа. Модный врачеватель, не теряя времени, направился вверх по лестнице в комнаты миссис Ньюком. Миссис Маккензи в капоте и чепце, заметно худшего вида, нежели вчерашние, выбежала на площадку встретить врача. Он не пробыл в доме и четверти часа, когда к крыльцу подъехала извозчичья карета, из которой высадилась пожилая особа с узелками и картонкой, и я без труда догадался, что это сиделка. Она тоже скрылась в спальне больной, а я остался в соседней комнате, где вчера происходила семейная битва.

Вскоре туда явилась и служанка Мария. Она сообщила мне, что не решилась уйти из дому, когда в ней так нуждаются; что у них была тяжелая ночь и никто не ложился в постель. Маленького Томми оставили внизу на попечении квартирной хозяйки, а мужа ее послали за сиделкой. С миссис Клайв стало плохо, едва только мистер Клайв ушел давеча из дому. Миссис Маккензи ворвалась к молодой барыне и давай вопить, плакать и топать ногами, как то с ней бывает, когда она злится, — ни вот столечко не пожалела дочку, немудрено, что та болеет! На бедняжку, вишь, тоже накатило, продолжала рассказчица. Выбежала она в гостиную, волоса распущенной кричит, что ее бросили, покинули и что лучше ей помереть. Ну точно бы помешалась. Только один припадок кончится, другой начнется; тут уж мать кинулась перед ней на колени, плачет, упрашивает свою милочку успокоиться, — а небось сама все понаделала, — нет чтобы язык-то придержать/2-заключила неумолимая девушка. Из рассказанного служанкой я прежде всего понял, что Клайву, коли он и впрямь решился выдворить тещу, не следует оставлять ее и на полсуток распоряжаться в доме. Эта ужасная женщина, занятая лишь собой, хоть по-своему и любит Рози, никогда не откажется от своей злобы и тщеславия; вот и теперь она воспользовалась отсутствием Клайва и до того взвинтила свою ревнивую, бесхарактерную и хворую дочь, что наверняка довела ее до горячки, каковую теперь призван был лечить упомянутый медик.

Тут как раз в комнату зашел доктор, чтобы выписать рецепт, а за ним вослед появилась теща Клайва, на плечах которой красовалась великолепная кашмировая шаль ее дочери, долженствовавшая прикрыть небрежность ее туалета.