Эльдар Саттаров - Чао, Вьетнам

Наконец, когда на северном направлении отступили воины из каодаистской секты, в изголодавшийся город хлынули щедрые потоки провианта. Французские войска, чиновники, служащие тем временем продолжали прибывать и прибывать – по морю, по воздуху, по суше. Сэр Грейси, передав Леклерку соответствующие полномочия, вылетел в Лондон с чувством выполненного долга. Вслед за ним отбыли верные гурки. А французские колониальные войска продолжили беспрепятственно занимать территории Кошиншины, углубляясь все дальше на Север, вплоть до лаосской границы и курортного Ньячанга, где отсиживался на своей вилле бывший император Бао Дай, ныне ставший простым гражданином. Леклерк телеграфировал де Голлю с тонкинской границы. Но великому Шарлю было уже не до этого.

Лидеры Сопротивления, а за ними и французский народ, еще не догадываясь о том, что Франция – это и есть де Голль, все настырнее противоречили ему. Сначала всенародный референдум, а за ним и выборы в Учредительное собрание неожиданно привели к временной власти левую Трехпартийную коалицию, с преобладанием марксистов. В соответствии с волеизъявлением французского народа, не желавшего иметь более ничего общего с позором Третьей республики, все три партии тогда уселись за разработку новой Конституции. Де Голль в тот раз подумал, что это будет потеха, и решил выждать. Но, к его раздражению, проект, разработанный коалицией, метил явно в него самого, так как подразумевал ограниченную и формальную президентскую власть. По существу, лидеры Сопротивления предлагали ему исключительно представительские функции. Более того, коммунисты настойчиво продвигали идею однопалатного парламента. Это было так похоже на них! Сама по себе эта концепция была вульгарным упрощением аппарата государственной власти. Без Сената, без Верхней палаты, без профессиональной, хирургической безжалостности институтов косвенного представительства исчезала проверенная веками система сдержек и противовесов, позволявшая тормозить, запрещать и отклонять тысячи популистских поползновений, исходящих от неразумных масс.

Но самый болезненный личный выпад против национального лидера совершили социалисты, когда выдвинули требование об урезании военных расходов на двадцать процентов в пользу мирного строительства. Де Голль картинно подал в отставку и воззвал к народу из Байе, того городка, куда, как только его освободили англичане, генерал триумфально высадился на французскую землю во время войны. Лидер попытался объяснить своей наивной нации, зачем ей нужны Сенат и президент, то есть он сам. Потом он начал лавировать между тремя партиями, выбрав себе в естественные союзники христианских демократов, которые все же вынудили марксистский блок пойти на новый референдум по принятию Конституции. При помощи этого маневра первый проект удалось отклонить, и партии вновь засели за работу. Генерал больше не усмехался и с растущей тревогой ждал результатов интеллектуальных усилий новоявленных законодателей. В итоге на очередном референдуме народ утвердил второй проект с двухпалатным парламентом, но со слабой президентской властью. На национальный суверенитет прочно наложила свои лапы Всенародная ассамблея. Уязвленный в самое сердце де Голль, воображая себя недопонятым Наполеоном, удалился в «изгнание» на шикарную виллу Буассери, окруженную двумя с половиной гектарами благодатных шампанских земель.

После отставки де Голля полнота исполнительной власти перешла к председателю первого Учредительного собрания, социалисту Феликсу Гуэну [44] Гуэн, Феликс – премьер-министр Франции в 1946 году. . Он и поручил Жану Сантени [45] Сантени, Жан – специальный комиссар де Голля во Вьетнаме. , своему товарищу по Сопротивлению, уладить конфликт с Индокитаем. Как только последний гурка покинул землю Кошиншины, Сантени от имени Временного правительства новой Франции заключил с Хошимином договор о признании независимости Северного Вьетнама и официально пригласил лидера коммунистов в Париж для дальнейших переговоров.

В хрустящей белой рубашке и отутюженных черных брючках я торжественно шествовал по проспекту Катина, чувствуя себя самым настоящим солдатом любви и милосердия. Улыбчивые прохожие приветствовали меня, приподнимая шляпы, и солнце ярко светило над моей головой. В погожий пасхальный полдень я прошел конфирмацию и получил первое причастие в Нотр-Даме, а дядя Нам обещал «достойно отпраздновать сие знаменательное событие».