Эльдар Саттаров - Чао, Вьетнам

«Впрочем, – продолжал Очевидец, – не совсем ясным остался окончательный ответ на вопрос, волновавший всех присутствовавших, а именно – кому же все-таки окончательно достанется власть над нами в этот раз? Присутствовавший на пресс-конференции делегат Сопротивления, или, если угодно, так называемой „сражающейся Франции“, некий полковник Седиль и глазом не моргнув, без всякого стеснения утверждал, что якобы многое зависит от способности Вьетминя поддерживать порядок и пресекать факты грабежей и мародерства на территориях „наших владений“ (sic!), что, мол, только тогда, когда будет окончательно установлен порядок, можно будет приступить к формированию нового правительства Кошиншины и полнейшей реализации положений алжирской Декларации генерала де Голля. Надо отметить, что, хотя слова его звучали туманно и многообещающе, вид у полковника был весьма внушительный».

Пока я читал «Курьер» и прочие газеты, в центре города послышалась беспорядочная стрельба. Поскольку дядю Нама после трубки не разбудил бы и артиллерийский обстрел, а Софи испуганно пряталась под кроватью в детской, я смог спокойно и беспрепятственно улизнуть на улицу в самый драматичный момент. Я уже знал, что уберечься от шальной пули было легче без велосипеда, и поэтому короткими перебежками, то и дело поворачиваясь бочком, я уже вскоре добежал до места основных событий. На бульваре Республики, еще совсем недавно называвшемся бульваром Парижской Коммуны, он же в прошлом бульвар Нородома, из всех репродукторов крутили речь Хошимина, в которой он объявлял всему миру о национальном суверенитете Демократической Республики Вьетнам. На деревянных подмостках, возведенных за собором пару недель назад, положив руку на рукоять своего маузера, торчавшего из огромной деревянной кобуры, как всегда залихватски свисавшей с пояса, придав себе величественную, по его представлениям, позу, возвышался над толпой кривоногий, пузатый товарищ Чанг с избранными участниками Исполнительного комитета. Толпа была организована в четыре стройные колонны, явно готовившиеся торжественно промаршировать перед Чангом сотоварищи после окончания выступления дядюшки Хо. Голос вождя потрескивал в эфире, и, если бы не родная речь, я бы принял его за японского императора. Интонации в любом случае были не менее сановитыми, тем более что в данном случае речь шла о победе, а не о поражении. Это были интонации человека, облеченного властью.

Самой крупной и лучше всех вооруженной была колонна Вьетминя, чьи ряды были раздуты «Авангардной молодежью» и татуированными пиратами, самоназвавшимися «Комитетом налетчиков». За ними следовала колонна националистов, чьи ряды также были существенно раздуты за счет солдат капитулировавшей японской армии. Этим на все наплевать, они хотели только сражаться и умирать, и борьба Вьетминя против западного колониализма показалась им самым достойным выбором. Кроме них здесь же присутствовали каодаисты и приверженцы другой небольшой секты Хоа-хао, вооруженные до зубов. Их вел Безумный Бонза, длинноволосый шизофреник, то и дело хватавшийся обеими руками за голову, потому что его посещали пророческие видения. Именно пираты стреляли в воздух в ответ на призывы и лозунги Хошимина. Марш мне понравился. Но сразу после него начался погром. Не помню, отдавал ли товарищ Чанг такие приказы, но толпа как-то спонтанно хлынула в сторону желтого здания на Катина в поисках членов голлистского Экспедиционного корпуса, по слухам уже занимавшего все бюро вишистской администрации. Повсюду слышались дружно подхватываемые толпами крики: «Смерть французскому империализму!» Попадавшимся под горячую руку французам приходилось несладко – их жестоко избивали, к тому же там и сям опять слышалась беспорядочная стрельба. Стреляли на бульваре Боннар, стреляли на Центральном рынке, и лишь когда вместе с кромешной тьмой на Сайгон хлынул очередной тропический ливень, стрельба утихла.

Я вернулся домой поздно вечером, крича: «Смерть французскому империализму!» на всю улицу, пряча в кармане свой первый трофей, складной кнопочный нож, и застал здесь лишь свою испуганную, заплаканную сестренку Софи и дядю Нама, после вечерней трубки храпящего, как слон. Потом во всем нашем квартале наступила мертвая тишина.

Когда в кабинет генерал-губернатора спокойно и деловито вошли товарищи Вьет и Лан из ханойского ЦК, присланные лично Хошимином, у товарища Чанга по спине пробежал неприятный холодок. Их суровые лица, задубевшие от многолетней подпольной деятельности и военных сражений, не сулили легких переговоров. «А не предложить ли им тоже трофейного коньячку?» – стремительно пронеслось у него в голове. Они дружно уселись в кресла напротив и выложили свои изящные черные пистолеты TT на стол, как любил делать он сам. «Пожалуй, лучше не предлагать», – решил Чанг, расплываясь в лучезарной улыбке.