Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий

— Мы теперь родственники, дорогой мой Помпей, и, признаюсь тебе, я искренне рад этому.

Стоявшая тут же Метелла раздвинула свои тонкие, красиво очерченные губы в лукавой улыбке. Странно, но в те минуты Помпей почувствовал облегчение — все, что происходило и должно было произойти, уже не ощущалось им таким страшным, потому что происходило как бы помимо него, без его участия. Он отстраненно подумал: «Что ж, отца ударила молния, а меня ударила судьба. Противиться ей невозможно».

Падчерица Суллы, Эмилия, тоже была замужем. Более того, она оказалась беременна. Впрочем, такие пустяки совершенно не волновали диктатора.

Драма женитьбы Помпея переросла в трагедию, несчастья стали сыпаться одно за другим. Отец Антистии, претор, был убит в курии [16] …убит в курии… — Курия — совокупность 10 патрицианских родов в Древнем Риме, 10 курий составляли трибу, так же называлось и здание, в котором собирался римский сенат. , так как из-за Помпея его считали сторонником Суллы. Мать не перенесла его смерти и сама наложила на себя руки. Помпей бросился к Сулле, умоляя его в сложившихся обстоятельствах хотя бы отсрочить время новой женитьбы, но Сулла был неумолим. Он уже не выказывал дружеских чувств, не обнимал Помпея, не говорил, как он рад, что скоро породнится с ним, — нет, ничего этого он не делал и не говорил. Посмотрев на Помпея своим тяжелым, давящим, знакомым, наверное, каждому римлянину взглядом, он сказал, даже не пошевелив губами:

— Это решено. Иди.

И Помпей ушел. А через несколько дней вынужден был объявить жене желание Суллы. Антистия не плакала, не заламывала руки, не просила, но лишь, коротко вздохнув, тихо сказала:

— Боги покарают тебя за это, Помпей.

И боги его покарали. Антистию он был вынужден открыто обвинить в прелюбодеянии и изгнать с позором. А Эмилию, падчерицу Суллы, забрали у мужа и привели к Помпею. Говорили, что муж горько плакал. Так горько, будто жену забрал не Сулла, а смерть. Может быть, он предчувствовал будущее. Всего через месяц Эмилия умерла от родов в доме своего нового мужа.

Несчастная Антистия оказалась права — боги покарали его. Тогда — этими страшными смертями, теперь, через много лет, позором. Он не любил Антистию, почти не знал Эмилию, но Муцию он любил. И вот сейчас, на вершине славы, давнее проклятие Антистии настигло его.

— О боги, боги! — забывшись, горестно воскликнул Помпей, вздрогнув от звука собственного голоса, показавшегося ему чужим.

Секретарь отозвался мгновенно:

— Я слушаю тебя, император. Помпей развернулся и, провожаемый недоуменным взглядом секретаря, тяжело шагая, молча покинул кабинет.

Сразу же после гибели армии и смерти Фалиона Антипатр отправился в Дамаск, к Помпею. С Гирканом он переговорил, но больше для порядка, тот пребывал в столь удрученном состоянии, что не мог быть хорошим советчиком.

Гиркан сидел, укутавшись в толстую шерстяную накидку, хотя день был жарким, и с испуганным выражением на лице внимал словам Антипатра.

— К Помпею? — дрожащим голосом переспрашивал он время от времени, — Ты говоришь, что едешь к Помпею? А если он…

Антипатр смотрел на Гиркана уже не с презрением, а с тоской. Если бы он только мог, то расстался бы с этим ничтожным человеком сию же минуту и навечно. Но он не мог. Гиркан был тяжелой ношей — тело и дух Антипатра едва-едва удерживали ее, — но сбросить с себя первосвященника значило бы упасть самому. Упасть и больше никогда не подняться. Антипатр понимал, что либо донесет эту ношу и наконец сумеет распрямиться, либо — смерть и забвение, равносильное смерти. И потому в который уже раз он терпеливо объяснял первосвященнику существующее положение дел:

— У нас нет больше армии, нет средств, и Помпей — наша единственная надежда. Аристовул — ты же знаешь своего брата — слишком горд, чтобы склониться перед Помпеем особенно низко. А римляне не любят гордых, они и сами горды без меры, так что будем уповать на гордыню Аристовула.

Антипатр не добавил: «И еще на твое ничтожество», хотя подумал так. Римляне не любят гордых и презирают ничтожных, но ничтожность провинциального царька значительно полезнее хотя бы проблесков гордости. Так полагают римляне, и Антипатр внутренне соглашался с ними.

— Я возьму с собой Ирода, а Фазаеля оставлю с тобой. Он хороший воин. Не беспокойся, в случае чего он сумеет защитить тебя.

Гиркан не ответил и еще плотнее закутался в толстую шерстяную накидку.