Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 1

Бедствия сплачивают горемык, внушают им странные мечтания, странную склонность верить, нашептывают ИхМ надежду; а так как с новым князем приходят перемены, и имена князей — словно отличительные признаки сменяющихся времен, то среди простых людей ширились слухи о добром княжиче, который страдает, но которому суждено когда-нибудь принять наследство вместо старшего брата, ибо он предназначен для трона; и этот добрый князь будет править милостиво и без притеснений.

Такие слухи, такую веру распространял и Ойирь. А так как он любил Собеслава, то делал это с удвоенным усердием.

Положение самого Ойиря было достойно жалости. Едва захватив власть, Владислав II разогнал прежних слуг Собеслава I, а старого постельничего сделал своим стремянным. Владислав знал приверженность Ойиря к семье Собеслава и, чтобы наказать его, заставлял скакать у своего стремени. При этом Ойирь не смел ни отстать, ни выехать вперед более, чем на длину шпоры князя.

Однажды Владислав пребывал в предместьях Праги, и тут прибежал к нему вестник и сказал:

— Княже, в развалинах монастыря святого Георгия появился какой-то свет, и свет этот не угасает и ускользает от людей!

Владислав велел подать коня, вскочил в седло и в сопровождении Ойиря помчался галопом через ворота на деревянный мост через реку. Мост сотрясался, бревна гудели под копытами: так быстро скакал князь. Вот он уже над серединой реки, над самым глубоким местом — и тут странная робость напала на всех, кто следовал за князем. А княжеский жеребец встал на дыбы и заржал. Затем он с такой силой опустил передние копыта на мостовое бревно, что оно зашаталось в своих упорах. Князь стиснул коленями жеребца так, что у того дыхание сперло, и колол его шпорами, и дергал за узду — животное не двигалось с места. Слышно было только, как стонет оно человечьим голосом, плачет и не может сделать ни шагу.

Кто его не пускал?

Долгие годы после этого рассказывал Ойирь крестьянам, что не пускал его ангел-хранитель Собеслава. Ибо, говорил он, «я бросил под копыта жеребца пояс ангела». Другие люди склонялись к мнению, что коня остановили души умерших.

Так возникла легенда, что умершие мученики призывают Собеслава вернуться и избавить сельский люд от произвола. Так возникла легенда, что чудесный свет, блуждавший в развалинах монастыря, сделал одно из бревен моста непроходимой преградой и даровал бессловесному животному человечий голос.

Но князю Владиславу нравилась другая сказка: он верил, что из могилы святой Людмилы поднялось пламя как предзнаменование его славы. И полагал, что жеребец взбесился только для того, чтобы привлечь внимание к ветхости моста; князь обещал вместо трухлявых бревен, рассыпающихся в прах, построить каменный мост, по которому могли бы проезжать целые группы конников.

Много лет спустя этот замысел осуществился, и с берега на берег перекинулся каменный мост; Владислав был убежден, что сделалось это по его решению, которое было ему тогда внушено. Такого рода убежденность слишком смахивает на тщеславие и гордыню: ведь для постройки моста Владислав не сделал ничего, кроме того, что облек в слова необходимость, вызванную обстоятельствами более будничными — и все же более значительными, чем каприз властителя. Предместье под Градом разрасталось, умножалась жизнь, и много стало таких, кто обладал смелостью и способностью преодолевать препятствия. По этой-то причине, благодаря этой-то способности и воздвиглись над рекой все двадцать пролетов. «Мост Владислава» или «мост Юдиты» — просто обозначение трудов купчика, сгибающегося под своим мешком, и искусства каменщиков, которые, закончив работу, глазеют на реку и, словно невинные детки, поплевывают через перила.

То, что сказано о пути через одну реку, относится и к другим дальним дорогам. Разрастающаяся торговля, бессчетные связи с Востоком, потребность в завоеваниях, могущество сарацин и безмерная власть пап, навязавшая государям единомыслие, — все, что согласовывалось с этим, все, чему суждено было столкнуться с чуждым миром, все это двинуло христиан в походы. Вера в Иисуса Христа, жар души и святое стремление присвоили этим походам название крестовых. И пустились в дорогу рыцари в жажде вырвать родину Христа из-под власти сарацин. Они желали воздвигнуть крест на месте, где родился Сын Божий, желали розами и белыми цветами осыпать Священный Гроб.