Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 1

— Сын, мальчик, наломай хвороста и разведи огонь, уже не могу я идти дальше. Я дошел до конца путей своих и должен умереть. В этих краях стояла когда-то усадьба, но теперь здесь пусто, усадьбу развеяло пеплом.

Развел отрок огонь и подвалил снегу отцу под ноги. Казалось, раб, получивший свободу, близок к смерти. Сон смежил ему веки и явил его затухающему взору картину леса, залитого солнцем. Узрел он малых деток у порога лачуги, узрел косулю, истекавшую кровью от большой раны, и ощутил тепло ее дыханья, почувствовал, как это тепло поднимается по его венам, почувствовал нежное греющее прикосновение к своей утробе. И почудилось ему, что в живот ему погружается чей-то локоть.

Меж тем мальчонка натаскал большую кучу хвороста. Запалил костер, и костер, запылав, стал далеко виден.

Заметили этот огонь рабы из усадьбы, пошли к хозяину и сказали:

— Хозяин, на опушке пылает костер.

— Идите туда! — ответил им муж, который был сыном отшельника, владельцем отцовской усадьбы и имущества.

Рабы пошли и привели в усадьбу мальчонку и старца, чьи ноги побелели от мороза.

— Я, — произнес старик, когда к нему вернулся дар речи, — я тот, кого освободили от рабства. После смерти твоего отца ушел я вместе с сыновьями и дочерьми, чтоб промышлять в лесах, но дети мои умерли, а я на исходе сил и не могу больше охотиться, а поля мои разрыли дикие кабаны. Дни мои сочтены, но чтоб помереть спокойно, я должен докончить дело, которое поручил мне святой отшельник. Я принес с собой топор и долота.

И оттого, что руки старца мудрее, чем руки юноши, конец работы будет лучше, чем ее начало.

— Старые рабы, — отозвался хозяин усадьбы, — не справляются ни с чем; не пашут глубоко, не могут повалить дерева, не умеют обращаться с веретеном и только даром едят хлеб.

— Дай мне немного еды, — предложил старец, — а потом вели принести чурбачок, чтоб я вырезал из него богато изукрашенную чашу.

Владелец усадьбы дал знак принести требуемое, и старец сработал две чаши. Одну обвивала змея, а другую — цветы. Хозяин послал их в Опатовицкий-монастырь. Когда святые отцы щедро одарили посла и когда посол вернулся, старцу было позволено есть из общей миски и закончить распятие Иисуса Христа. И трудился старец еще девять лет, не покидая каморки, которая была ему отведена, ибо охромел и лишился пальцев на ногах.

Когда он скончался, за дело принялся его сын Борш, и работал он левой рукой, но столь искусно и с такой легкостью, что люди не могли ему надивиться. Как-то вырезал он одну вещицу, и хозяин, зашедший в каморку, сказал ему:

— Ступай, возьми свою фигурку и поспеши с ней к знатному пану, которого в честь деда назвали Быш. Передай ему фигурку, поклонись и скажи, как бы вместо меня, что овчары пасут стада на моих зеленях и допускают в разговоре дерзости и надменный тон. Скажи, что-де мой повелитель хочет жить с тобой в мире и полном согласии. Он посылает тебе подарок и просит, чтоб ты велел своим людям не допускать стадо на соседские зеленя и чтоб ты покарал денежным удержанием главного овчара, а его помощнику всыпал десять ударов палками.

Сын раба, получившего свободу, с охотою слушал. Вельможа, к замку которого он поспешал, был немыслимо богат. В молодости он долго жил в Бржевновском монастыре, стремясь постичь книжную премудрость и освоить законы благочестия и науку исправного ведения хозяйства. А поскольку голова на плечах у него была и умел он, получая сведения о внешних событиях, распознавать и скрытую их идею, что придавала им смысл и порядок, то воротился он весьма ученым и — согласно монастырской науке — повел свое хозяйство так, чтобы все полевые культуры и все, что родится в конюшнях и хлевах, пошло в дело и использовалось для производства более ценного продукта. Тогда и основал Быш главную усадьбу и поставил над нею хозяина, вменив ему в обязанность заботу о рабах и распределении меж ними труда. Там пахали и сеяли, разводили сады, прививали деревья, сажали виноградники и ухаживали за лозой. Возле рек и непроточных вод ловили рыбу, и из всех рыбаков более всего любезны — были пану Бышу ловцы форели. На просторах, занятых лугами и тучными пастбищами, исполняли свою работу те рабы, что пасли коров, лошадей и в последнюю очередь — овец.

По просторам этого края, звеневшим самыми разнообразными голосами, по краю, где раздавались окрики пастухов, мычание стад и шум самых удивительных работ, шел человек, который вырос в лесу и который в небольшой усадьбе своего господина ничего подобного не видал. И останавливался он то полюбоваться упряжкой коней, то перед стадом, выпущенным из загона, восхищенно прищелкивая пальцами при взгляде на жирных овец, чье брюхо чуть ли не волочилось по земле.